— Это — не представление, Нода-сан, — сказал фельдшеру я. — Скорее всего, человеку действительно плохо, и он попросту не понимает, что творит.

Оставив фельдшера позади, я быстро поднялся на четвёртый этаж и вошёл в квартиру, дверь которой полицейские оставили нараспашку.

— Не подходите! — услышал я крик из гостиной. — Всех перерублю, проклятые демоны.

Я медленно вошёл в квартиру, стараясь не издавать ни звука. В прихожей стояла женщина. Видимо, это супруга пациента, которая и вызвала скорую.

— Скорая на месте, — шёпотом сказал ей я. — Что здесь случилось?

— Ох, слава богу, — выдохнула она, увидев меня. — Да мой дурак совсем с ума сошёл! Говорила ведь ему, что алкоголь до добра не доведёт. А ему было всё равно! Пил, как говорится, всё, что горит!

— Когда он в последний раз употреблял алкоголь? — спросил я.

— А я почём знаю? — пожала плечами женщина. — Он передо мной не отчитывается. Шляется где попало, домой возвращается только, чтобы пожрать!

М-да, печальная картина. Только мне нужно точно знать, когда он принимал алкоголь в последний раз. Это принципиально важно. Если мужчина прямо сейчас находится в состоянии алкогольного опьянения, то я здесь не нужен. Полиция может спокойно вязать его и везти в вытрезвитель. Однако, если же он не пил уже давно… В таком случае ситуации развернётся совсем иначе.

— Он пьёт, когда хочет и где хочет, — сказала супруга пациента. — Но дома — никогда. Не знаю, где эта скотина умудряется напиваться, но домой он приходит только трезветь. При мне он никогда не пил.

— Ещё шаг, и я порублю здесь всех! Во имя Шизуки! — услышал я крик из гостиной, после чего послышался грохот разломанной мебели.

— Я сказал — стоять на месте! — рявкнул полицейский.

Женщина прикрыла рот руками.

— О ком он говорит? — спросил я. — Кто это — Шизуки?

— Это — я, — сдерживая слёзы, произнесла женщина. — Аидзава Шизуки. А он — Аидзава Нарухито.

Да уж, более романтической истории этой ночью я и не рассчитывал увидеть.

— Не беспокойтесь, Аидзава-сан, сейчас я со всем разберусь, — уверил женщину я и прошёл на кухню, где и расположились полицейские.

Двое мужчин держали оборону на границе между кухней и гостиной. Дальше их Нарухито не пускал.

— Доброй ночи, господа, — поприветствовал полицейских я. — Как обстановка?

— О, скорая! — обрадовался младший из офицеров. — Наконец-то! Мы уже не знаем, что с ним делать.

— Тише, Харуто-сан, — перебил коллегу второй полицейский — полный мужчина с бородкой-эспаньолкой. — Не провоцируй его. Если этот псих решит, что врач ему тоже враг, то мы его отсюда без боя не вытащим.

— Простите, Йоруичи-сан, поторопился, — вздохнул Харуто.

Я перевёл взгляд на гостиную, которую отгородили от меня двое полицейских. Там царил настоящий хаос. Из мебели почти ничего не осталось. Вся техника уничтожена, столы и стулья порублены. Даже диван изрезан в клочья. И во всём этом бедламе один-единственный человек — худощавый коротко стриженый мужчина в одной лишь набедренной повязке.

И где он её достал? Японцы, хоть и верны традициям, но всё же, как и большая часть остального населения Земли, предпочитают носить трусы.

Странно, но Аидзава Нарухито казался мне до ужаса знакомым. Будто это мой хороший друг, которого я видел уже сотни раз. Откуда же я знаю этого «современного самурая»?

— Сакура! Сакура! — с этим воплем Аидзава Нарухито разрубил пополам кофейный столик.

— У него катана вообще не антикварная! — воскликнул офицер Харуто. — Она настоящая! Наточенная! Чёрт его дери, Йоруичи-сан, посмотрите на спину! Татуировки…

— Якудза, — вздохнул офицер Йоруичи. — Только этого нам не хватало.

Услышав знакомую песню, я сразу понял, с кем имею дело. Да я же проводил освидетельствование на алкогольное опьянение этого мужчины! Причём многократно. Он — постоянный клиент нашей клиники. Полиция привозит его каждые три-четыре недели.

Уж что-что, а песню «Сакура, сакура!» благодаря ему я запомнил на всю жизнь.

— Позвольте мне поговорить с ним, — предложил полицейским я. — Пропустите меня.

— Как вас зовут, доктор? — насупившись, спросил офицер Йоруичи.

— Кацураги Тендо, — коротко ответил я.

— Кацураги-сан, при всём уважении, мне очень не хочется потом ещё и ваш труп оформлять, — произнёс Йоруичи. — Поначалу мы думали, что катана у него ненастоящая. Но он ей даже телевизор пополам разрубил. Она наточенная. Обратите, пожалуйста, внимание. Видите его мизинец?

Я перевёл взгляд на руки Аидзавы Нарухито. На его правой ладони не было одного пальца — мизинца.

— Понимаете, что это значит? — спросил Йоруичи, заметив, что я обратил внимание на эту деталь.

— Да, — кивнул я. — Его исключили из якудзы. Либо серьёзно наказали.

— Изгнали, уже поверьте, — кивнул Йоруичи. — Не буду вдаваться в подробности, но… Он точно уже не в якудзе. Ему отрезали палец за какую-то провинность. Наверное, из-за этого он теперь и пьёт.

В японской мафии, именуемой якудзой, за серьёзную провинность отрубают фалангу. Точнее, человек делает это добровольно, собственными руками.

Однако по словам офицера Йоруичи я понял, о чём идёт речь. Он не стал уточнять, но подробности мне были уже известны. Обычно полиция знает, кто состоит в рядах якудзы, а потому не трогает этих людей. Часто в Японии преступные организации напрямую взаимодействуют с полицией и органы правопорядка не лезут в дела криминальных семей.

Но если члена якудзы изгнали, он уже не под защитой. С ним могут делать кто угодно и что угодно. Кстати говоря, непонятно, откуда у него взялась настоящая катана.

— И всё же прошу пропустить меня вперёд, — попросил я и протиснулся между полицейскими.

— Йоруичи-сан, вы уверены, что нам стоит его пускать? — прошептал за моей спиной офицер Харуто.

— Да разве ж мы его остановим? — пожал плечами Йоруичи. — Смотри, как рвётся. Видимо, знает, что делает.

И я действительно знал.

— Аидзава-сан! — я помахал пациенту рукой.

Мужчина с катаной резко перестал всё крушить и повернулся ко мне. В его глазах вспыхнуло истинное удивление.

— Кацураги-сан! — обрадовался он. — Вот мы с вами и встретились вновь. Только не заставляйте меня больше дуть в трубку. Теперь это бесполезно!

Да, это точно тот