— Не я, а Ата!

— Ты же не любишь, когда я тебя так называю.

Беата растерялась, а потом чуть не застонала. Они ходили по кругу, как физически, так и в переносном смысле. А может, Калунна просто издевалась над ней? Не могла же она не понимать очевидного, столь упорно избегая ответа на простой вопрос: зачем ей капризная, ленивая рыжая жрица вместо толковой и верной Аты?

Калунна вздохнула.

— То есть, думать ты отказываешься принципиально? Что ж, лови подсказку: ты бесишься и переживаешь из-за кецалей, которых знаешь несколько месяцев. При Ате они были тысячу лет. Но это ничего бы не поменяло в нынешней ситуации. Они остались бы мертвы. И не только они.

Беата замерла.

Она поняла.

— Воскрешение спустя тысячу лет было бы ужасно, — медленно сказала она, — Ата потеряла все свое окружение, возлюбленных, страну, дворцы и роскошную жизнь, нравы и традиции, положение и отношение окружающих. Она подвела тех, за кого была ответственна, и не сумела их спасти. Возродившись из пепла, она в нем бы и осталась, сломленная этим. Если мы хоть немного были похожи, и я правильно ее понимаю.

— Один и тот же человек будет иметь различия в десять, двадцать и сорок лет. Но это все еще один человек, а не трое, — ответила Калунна.

Беата сглотнула. Ее вдруг накрыло острым, болезненным сочувствием.

— Но ведь ты прошла через все это сама. Возродилась из пепла и стоишь на обломках былого могущества. Если бы ты вернула Ату, тебе не пришлось бы страдать одной.

— Я — богиня. И сама решаю, кому проходить через муки, а кому — не надо, — лиловые глаза Калунны светились мягким светом, — а Ата сидит у меня на руках. И рано или поздно вспомнит все.

— Прости, — пробормотала Беата.

— Прощаю.

— Но даже если я не получу лучших охранников, оставлять их бродить по загробному миру, как неприкаянные души — это жестоко. Почему ты их не забираешь?

Калунна усмехнулась.

— Как же ты упорно отказываешься думать. Хорошо. Как только я получу Кловерфилд и тринадцать моих жриц, отправлюсь в загробный мир за ними и погружу в сон. Вернее, в прекрасную иллюзию, что наша империя цела, дворцы не разграблены, а возлюбленная госпожа рядом с ними. Загробный мир и все ваше общение постепенно забудется и будет казаться им кошмаром. Так будет лучше?

Беата понуро опустила голову.

— Для них — да.

— А для тебя?

— Да какая разница? Я не настолько эгоистична, чтобы обрекать их на вечные муки только потому что хочу с ними поболтать, — Беата смотрела в пустоту, — для Эйне и Гиля будет лучше забыть все, что причиняет им страдания. Я справлюсь сама.

Калунна спустила ее на землю.

— Значит, вопрос закрыт. Если, конечно, ты не хочешь еще немного его обдумать.

Беата вздрогнула и поспешно обернулась, но вересковая богиня уже исчезла, оставив после себя лишь нежный аромат цветов, тающий в покрытых снегом пустошах.

* * *

Домой Беата вернулась в глубокой задумчивости. Калунна явно ей на что-то намекала, но на что? Обдумать ситуацию получше… Калунна воскрешать кецалей не будет. Беата не может. Что остается?

Ата могла воскрешать людей и кецалей сама. Но она была могущественной ведьмой, жившей явно больше той тысячи лет, что провела с Эйне и Гилем. Должна же она сколько-то лет захватывать континент и устанавливать на нем власть ведьм? И все это время она изучала новые заклинания и увеличивала свою силу. Разница между ними была колоссальной: Беата, наверняка, показалась бы ей несмышленым ребенком, как Калунне.

Она замерла, неосознанно нащупав нужную нить.

По словам Калунны Беата была более юной версией Аты, которая просто не помнит того, что сломало бы ее. А раз Ата и Беата были одним и тем же человеком, то они могли совершить одно и тоже.

Захватить континент для Калунны.

Разобраться с врагами культа.

Или воскресить тех, кто достоин жизни.

Но как? Где взять столько силы, и за счет чего ее кецали смогут жить, не пожирая людей? Если бы она только знала!

Беата внезапно вспомнила о книге заклинаний, подаренной Гилем. Может, там найдутся нужные знания? Она вытащила ее, осторожно поколдовала и, убедившись, что ее не уничтожит охранным заклинанием, начала листать. Книга почти сразу открылась на определенной странице: там была оставлена закладка, пришитая к корешку. На иллюстрации ведьма что-то делала с двумя людьми, но смысл ее манипуляций Беата не уловила. Она перевела взгляд на текст и замерла: вместо букв там была странная клинопись. Беата даже примерно не могла понять, что это за язык. Она пролистала книгу заклинаний и разочарованно захлопнула: абсолютно все в ней было невозможно прочитать. Хозяйка книги явно жила слишком давно, чтобы они с Беатой смогли понять друг друга.

Подарок Гиля оказался бесполезен. Беате было дико обидно. А столько знаний можно было получить!

Но ведь у нее был еще один источник древних знаний.

Эйне.

Она оживилась и бросилась к зеркалу. Рага и множество других жертв жрицы Верже оживляли, когда Эйне уже стал охотником Аты, а ему было интересно все необычное, включая чары. Он ведь мог запомнить, как и за счет чего Ата проводила ритуалы воскрешения!

В зеркале перед ней отразился Эйне.

— Здравствуй, моя госпожа.

— Привет. Послушай, мне нужно…

— Госпожа, передо мной не появилось окно в мир живых, — за его спиной возник Гиль, — Эйне, подвинься, я тоже хочу ее увидеть!

Тот недовольно дернул ушами, но подвинулся. Беата смутилась: раньше она звала обоих, а тут так торопилась, что забыла о Гиле.

— Извини. Что-то пошло не так.

— Ничего, главное, ты пришла! Как тебе моя книга? Понравилась?

Беате стало неловко. Нет, Гиль не должен был знать, что его снова постигла неудача. Он ведь так старался ее порадовать.

— Да, она полна ценных знаний. Спасибо тебе.

Эйне, внимательно наблюдавший за ней, внезапно спросил:

— Ты еще не открывала ее?

— Немного проглядела, а что?

— Ничего, — ответил Эйне, после короткой паузы.

Гиль фыркнул.

— Ты опять перемудрил со своими намеками, птичья башка.

— Придумай что-нибудь получше, ползучая заноза.

— И не подумаю даже. Госпоже виднее, что и когда делать. А у меня есть гордость. Госпожа, ты ведь нас любишь?

— Очень, — улыбнулась Беата.

— Вот и хорошо. Расскажи, как у тебя дела? У тебя много новых охотников?

Улыбка застыла у Беаты на губах. Она вспомнила Александра, отчаянно бьющегося в одиночку против десятка призванных