Шрифт:
Закладка:
Меня трясут чьи-то руки.
- Вставай, приехали!
От этой тряски резко подкатило к горлу и меня стошнило, благо я успел оттолкнуть водителя и высунуться из машины.
- Мать твою, мужик, ты че жрал!?
Я глянул себе под ноги, блевота была абсолютно черного цвета. Где-то на краю сознания зазвучал хрустальный перезвон, что-то тонкое и очень важное сломалось, но думать об этом не получалось. Пока я втыкал взглядом в черную лужу на снегу таксист быстро ретировался и уехал.
Нужно добраться до Астры пока я не потерял сознание, почему-то это было очень важным для меня сейчас. Я обещал приехать еще пять часов назад, а она все это время была одна и наверняка грустила, может даже злилась на меня. Я буду просить прощения. Только бы дойти до нее и все будет хорошо.
Скрипнула дверь подъезда, но я уже вижу сон. Сон о том, как я возвращаюсь домой, Астра открывает мне дверь и улыбаясь не спеша идет ко мне и крепко обнимает. Я смог, я успел к ней вернуться. Теперь мне больше ничего не грозит. От нее прекрасно пахнет, я уткнулся носом в ее шею и отчаянно вдыхаю ее аромат. Оторвавшись от этого, приятного занятия, я немного отстраняюсь, что бы посмотреть в ее глаза. Красиво. Рука тянется что бы погладить ее по щеке. Но на скуле, где прошлась моя ладонь внезапно появился лиловый кровоподтек. ЧТО? Кто посмел тебя обидеть!? Кто это был!? Я обеими ладонями обхватываю ее голову и пытаюсь спросить кто это был, но из горла не выходит ни звука, а там где я снова ее коснулся появились новые гематомы. А она все улыбается и смотрит на меня.
- Все хорошо, все хорошо.
Да как хорошо!? Я зачем-то пытаюсь очистить ее лицо, стереть эти синяки, но от этого становится только хуже. Неужели это все из за меня!?
Каждое прикосновение пальцев оставляет на ней красный отпечаток, причем не постепенно а моментально, как только убираешь руку. В какой-то момент это начинает казаться забавным, я тянусь указательным пальцем к ее носу и легонько касаюсь его как мордашки котика и вуаля кончик носа становится красным как у клоуна. Меня почему-то это смешит, она мне кажется такой милой и забавной. Я беру ее за запястья и дарю ей красные браслеты в форме моих ладоней.
- Смотри, это тебе, - я улыбаюсь ей.
- Все хорошо, - шепчет она, а из глаз покатились слезы.
Резкая боль в затылке прекращает мой кошмарный сон и возвращает меня в реальный мир полный неприятных открытий.
Резко открываю глаза, но это ничего особого не дает, понимание запаздывает. За то боль в голове, пересохшее горло и вообще каждая мышца тела себя ждать не заставили, ныло и болело абсолютно все. По всей видимости от того, что долго лежал на твердой поверхности, судя потому, что она вообще не пружинит это бетон. Попытка вдохнуть по больше воздуха тоже провалилась, губы слиплись, причем очень и очень сильно. Да уж, такого похмелья у меня давно не было, языком я аккуратно прошелся по переднему ряду зубов и с облегчением понял, что обошлось без потерь. Следом же я попытался им помочь губам разлепиться и в этот раз преуспел, но что-то все равно было не то. Губы опухли, при чем казалось они увеличены раза в три не меньше. Боже, я ртом на ступеньку лестницы упал что ли?
Тем временем взгляд прояснялся, и чем дальше тем меньше я узнавал потолок. Это был не мой подъезд, где я предполагал очутиться. Это была не моя квартира, где я хотел очутиться. Покрутив головой и собрав доступную информацию, помещение было оценено в шесть квадратных метров - имперский стандарт камер одиночного содержания. Сама квадратура, конечно, ни о чем не говорила, но дверь с решеткой не оставляла иных толкований. Хотя почему одиночного? Просто камера, общие камеры упразднили еще пять лет назад.
Император методично вычищал последствия своего восхождения на трон, смутные времена породили много несчастий, и весомая их часть уходила корнями в колоссальный уровень преступности. Временное безвластие, нужда блатная романтика подпитывали и без того не дремавший мир криминала. Уличные банды были в каждом районе или даже дворе и все с азартом делили территории, расширяли влияние и верили, что именно они смогут на этом подняться. И кому-то действительно это удавалось, хотя и очень немногим. Теперь это серьезные и влиятельные люди, у которых давно все законно. А тысячи, десятки тысяч менее удачливых коллег почтили своим присутствием имперские тюрьмы. За очень короткий срок все пригодные помещения для содержания заключенных были заполнены под завязку. И в этот момент сама тюрьма превратилась в какой-то самостоятельный живой организм, который поглощал одного человека, переваривал и высерал совершенного другого, который уже не может жить по-другому. Это было что-то сравнимое со стокгольмским синдромом. Тебя ломали, либо тюремщики, либо блатные, просто отсидеть срок уже ни у кого не получалось. Тюрьма и раньше не могла считаться средством, где человек может исправиться, но то во что она мутировала несло только наказание и далеко не всегда соразмерное с преступлением.
Когда Император понял, что лучше всего в империи налажено производство ни нефти, а зеков решил проблему на корню. «У заключенных не должно быть социума» так он сказал открытому совету и те быстренько состряпали новый законопроект. Цель его была одна: заключенные лишались возможности общаться друг с другом и этим решалось сразу несколько проблем. Во-первых, криминальные авторитеты для которых нахождение на воле или на зоне не имело принципиальной разницы больше не могли заниматься своими делами во время отсидки. Во-вторых, в тюрьме больше невозможно было подняться и заработать авторитет, то что ты сидевший перестало иметь вес. И в третьих то, что я как обыватель считал главной заслугой этой реформы, у тебя появился шанс остаться здесь собой. Любому человеку всегда было страшно столкнуться с этим, ты не знаешь, что с тобой сделают, примут? Изобьют? Изнасилуют? Загонят в долги? В этой стране чудес могло произойти все что угодно кроме чего-то хорошего.
За короткий срок построили
