Шрифт:
Закладка:
Герда потеряла счёт времени. Ей начало казаться, что она целую вечность идёт по этому тоннелю, а всё, что было раньше — всего лишь фантазия. И городское поселение, и работа в теплицах, и летнее чистое небо — фантазия. И чудовища... Нет, чудовища были настоящими, измученный рассудок только их и не отрицал, просто не мог. Они теперь являлись вечными обитателями тёмной комнаты в сознании, где на окровавленных тронах восседали Цветочница и Себастьян. Только зло казалось реальным, затмив собой всё радостное и светлое. И тоннель этот разумеется был злом, только оно пока не проявляло себя. Таилось во мраке.
Добрались до небольшого помещения, где тоннель ответвлялся. Наверху была решётка водостока, сквозь которую пробивался солнечный свет.
— Всё, привал, — распорядился Сказочник. Он скинул рюкзак и с облегчением выдохнул.
Выпили воды, уселись возле стены. Герда смотрела на то, как пылинки кружились в солнечных лучах. Этот свет представлялся ей чем-то инородным, словно случайно попавшим сюда из другого измерения.
— Что это было? — тихо спросил Сказочник. — Когда мы спустились сюда, ты сама на себя перестала быть похожей.
— Я не знаю, — вздохнула Герда. — Не знаю, что произошло. Мне вдруг стало всё равно, что с нами будет. Мне было всё равно, что будет с Каем. Я о нём даже не думала. Я лишь мечтала, чтобы всё это прекратилось. Мечтала не существовать. Вроде как нет меня — а значит, нет и страха, нет всех этих тварей, нет чёртовой промзоны.
После короткого раздумья, сказочник поставил диагноз:
— Ясно, ты перегорела. И со мной такое случалось, и не один раз. Ещё когда в полиции служил, нагрянули мы как-то с напарником в один притон. По нашим данным там скрывался утырок, на котором висело три трупа. Ну вот взломали мы дверь, ворвались, а там все в вповалку лежат. Наркоманы, херовы, половина из них — дохлые. Потом выяснилось, что они каким-то дерьмом ширялись и некоторые сдохли давно, уже разлагаться стали. Но это всё пустяки. В одной комнате ребёнок лежал мёртвый. И мамаша его рядом. Она жива была, но обдолбанная в хлам. Я узнал её, это была моя бывшая одноклассница, красавица, отличница, в которую все пацаны были влюблены, и я в том числе. И она превратилась в полное ничтожество, её уже нельзя было назвать человеком. Вот тогда-то меня и переклинило. Я хотел и мамашу эту грохнуть, и всех остальных. Такая злость была. Но никого я не тронул, наоборот — застыл. Просто стоял и смотрел на ребёнка. И мне тоже тогда хотелось не существовать, чтобы для меня всего этого не было. Чтобы не знать, что такое вообще возможно... Тогда я тоже перегорел. Напарник вывел меня из этого притона, а я шёл, как механическая кукла. А в голове тьма была, беспросветный мрак. Я ведь и до этого повидал много такого, что нормального человека может с ума свести. Но этот ребёнок... он стал последней каплей. И одноклассница. Знаешь, позже я пытался вспомнить её лицо, той красавицы, какой она была. И не смог. Перед глазами всегда появлялось то уродливое существо. Светлая память словно бы обуглилась, почернела навсегда. А в другой раз меня уже на фронте переклинило. Так же стоял, пялился на трупы своих товарищей и с места сдвинуться не мог. Я, знаешь ли, тоже не железный, и у меня есть предел. У всех он есть.
Герда прильнула к нему, обдумывая его слова, и спокойно как-то стало, и неожиданно уютно, впервые за долгое время. Здесь, в старой канализации промзоны — спокойно и уютно. Сказочник обнял её за плечи. Потеряха свернулась калачиком рядом. А пылинки всё кружились в солнечных лучах, будто крошечные инфернальные существа танцевали, искрясь и радуясь тому, что они просто есть на этом свете.
— Расскажи что-нибудь не грустное, — попросила Герда. — И чтобы без убийств, как в твоей истории про призрака промзоны.
Сказочник улыбнулся.
— Не грустное? Могу рассказать про Свина, вора рецидивиста. Он как-то тиснул у одного хмыря коллекцию редкий монет. Ну так вот мы заявились Свина задерживать к нему в гараж, а он там забаррикадировался. Пока ворота ломали, он успел всю эту коллекцию сожрать. От улик дебил избавлялся. Как умудрился сотню монет проглотить — ума не приложу. Но он справился. Последствия сама понимаешь, были, мягко говоря, паршивые. Ему пришлось операцию делать, монеты вынимать. С тех пор его погоняло изменилось, все его стали звать Свин-копилка.
— Забавно, — не слишком оценила историю Герда. — Но это не то. Расскажи что-нибудь... сказочное.
— Сказочное, — Сказочник хмыкнул. — Лады. Это я могу. Расскажу про русалку. История хоть и грустная, но без убийств.
Герда закрыла глаза, зевнула.
— Годится. Рассказывай про русалку.
— Ну слушай. Как я тебе уже говорил, она была мутантом, жила на болоте. И вот влюбилась она...
— В принца?
— А вот нифига не в принца. Не перебивай. Влюбилась она в молодого сапёра.
— Ого-о! — удивилась Потеряха.
— Что «ого»? — шутливо рассердился Сказочник. — Можно подумать, ты знаешь, кто такие сапёры. И давайте это, я рассказываю, вы молчите, а то я нить повествования потеряю. Уже потерял. О чём я там говорил? Ах да, жила на болоте одна дамочка, и она была мутантом, с хвостом как у рыбы, чешуёй и зелёными волосами...
Герда слушала его с улыбкой на губах. Она и представить не могла, что после сегодняшней мощнейшей встряски, после «перегорания», может наступить такое умиротворение. Голос Сказочника убаюкивал. Задремала. Ей пригрезились красивые русалки и плескались он вовсе не в болоте, а в прекрасном круглом озере, вокруг которого стояли странные деревья с серебристой листвой. Порхали большие разноцветные бабочки, по небу плыли пушистые облака...
Ей разбудил истеричный вопль:
— Твою ж мать! Снимите его с меня! Снимите!
Она распахнула веки, увидела, как Сказочник мечется от стены к стене, дёргается точно паралитик.
— Снимите!
Герда заметила на его спине белёсого таракана с фалангу пальца величиной. Вскочила, ладонью сбила насекомое. Оно тут же устремилось прочь, но Потреяха поймала.
— Грохни эту тварь! — топнул ногой Сказочник. — Грохни! Раздави!
Потеряха
