class="p1">Бестужев настаивал на скорой встрече с английским послом, потому как прекрасно понимал, что уже скоро, может и завтра, австрийский посол Иоганн Франц фон Претлак будет третировать и канцлера, и новоиспеченного императора на предмет выяснения позиции России. И даже смерть императрицы и подготовка к ее погребению не станут причиной отказа австрийской политики от давления на Россию. Именно из-за непонимания и даже абсурдности сложившейся международной обстановки престарелый Бестужев и пошел на риск встречи с английским послом. Алексей Петрович, уже поняв и, как ему казалось, изучив нового императора, видел, что Петр, которого уже в пору звать Третьим, а не по отчеству, весьма импульсивный и эмоциональный молодой человек. Новый правитель обязательно задаст огромное множество вопросов канцлеру, если узнает, что тот встречался с англичанами. И только при благоприятном стечении обстоятельств вопросы будут заданы не в Петропавловской крепости.

Бестужев-Рюмин, будучи опытным политиком, подозревал, что в самое ближайшее время Франция захочет установить более тесные дипломатические отношения c Россией. Канцлер даже предположил, кто именно может стать послом Людовика XV в России. Это, скорее всего, будет Александр Питер Маккензи Шевалье Дуглас, якобит и, по мнению даже русского канцлера Бестужева, предатель. Именно он станет послом Франции в России, так как уже приезжал в Российскую Империю и тайно пытался наладить отношения с правящей элитой.

— Господин канцлер, я прекрасно осознаю Ваши тревоги, именно поэтому я согласился на встречу с Вами и готов даже прыгать из кареты в карету, словно юнец, — сказал Гай Диккенс, удобно усаживаясь в карете.

Проехав уже с минуту, английский посол с удивлением отложил подушку, на которой до этого сидел, и прислушался к своим ощущениям. Карета двигалась по мощеной камнем дороге, при этом тряска ощущалась в разы меньше, нежели при передвижении по утрамбованной грунтом. Объяснить данные обстоятельства английский посол не мог и решил, что интересоваться избыточным комфортом кареты станет излишним. Между тем Бестужев уже как три месяца ездил на купленной в мастерской цесаревича карете с чудным устройством, которое называлось «рессора».

— Мистер Диккенс, признаться, мне в некоторой степени неприятны те обстоятельства, что вы заключаете даже не торговые соглашения, а союз с государством, которое для России представляется врагом, — после некоторой паузы сказал канцлер Российской империи.

— О, мой друг, как бы сказали наши общие неприятели французы: «Селя ви». Англия ищет выгодные для себя варианты в международной политике, при том, что с Россией у нас более, чем достаточно обоюдных обязательств, чтобы оставаться друзьями. Смею заметить, мистер Бестужев, что товарооборот между нашими странами за последние четыре года практически удвоился. Нет ни одной страны, с которой бы у Российской империи были боле выгодные отношения, чем с Англией.

— Господин посол, я все прекрасно понимаю, но Вы меня ставите в неловкую ситуацию, когда мне приходится лгать, скорее, недоговаривать своему Императору об обстоятельствах международной повестки, — сказал канцлер, вглядываясь в окошко своей кареты.

В последнее время Алексей Петрович становился все более подозрительным и прямо чувствовал слежку и то, как сгущаются тучи над головой. Канцлер понимал, что ему нужно сделать нечто, что перевернет отношение Петра Третьего к нему. В том числе для поиска этого «нечто» он и встречался с английским послом. Бестужев хотел понять мысли и желания англичан, чтобы выстроить правильную позицию России. Однако, как уже убедился многоопытный канцлер, все тщетно, и бритты уже сделали выбор, принуждая Россию быть сторонним наблюдателем нарастающего конфликта в Европе.

Но Англия не знает Россию так, как ее чувствует Бестужев. Это кого-то рационализм и большие деньги могут остановить или заставить изменить свое мнение. Русь не такая, она чаще живет чувствами, главные из которых в данной ситуации чувство справедливости и верность обязательствам.

— Господин Диккенс, и все же, как Вы представляете себе положение дел в Европе при столь противоречивой системе альянсов? — спросил канцлер в надежде услышать что-нибудь, что помогло бы ему приукрасить обстановку при докладе императору.

— Да все очень просто, — отвечал английский посол. — Россия не вмешивается в европейские дела, и всем от этого просто и легко. Ну, скажите, мистер Бестужев, ну, разве нужна вам Австрия? Сколь ни кичится и ни пыжится австрийская императрица, но Россия в последней русско-турецкой войне была один на один с Османской империей. Австрия же только делала вид, что чем-то помогает. Так и Вы, господин канцлер, делаете вид, что помогаете, — сказал английский посол менторским тоном, словно наставлял нерадивого ученика.

Канцлеру подобное построение разговора не понравилось. При всей его любви к Англии, он был слишком честолюбивым человеком, чтобы позволять подобное пренебрежительное отношение к себе и к той державе, интересы которой он представлял.

— Господин Диккенс, так партнеры не должны поступать! Вы же ставите Россию в затруднительное положение. Разве может моя империя позволить Фридриху сокрушать мироустройство. Не так давно Россия показала свою силу, разбив французов при Берг-ап-Зоне, — сказал канцлер и чуть выпучил грудь вперед, готовясь противостоять любым доводам англичанина.

— Канцлер, Вы же не считаете, что английская миссия в России столь беззащитна, чтобы Вы, тот, который брал деньги, отчеканенные в Англии, могли вот так отказываться от сотрудничества с нами? Вы просто не имеете возможностей изменить русское отношение к английским деньгам. Ваша империя погрязнет в потрясениях из-за нехватки серебра на государственные нужды. Большего торгового партнера, чем моя страна, у Вас попросту нет.

Бестужев задумался. Все английское ему нравилось: и хитрость, и изворотливость, и, до последнего времени, последовательность политики. Англия была той державой, которая уже в ближайшее время способна была стать мировым гегемоном.

Но и Россия теперь способна стать тем государством, без которого Англия двигаться вперед не сможет. Да, англичане уже давно решили совершить «революцию альянсов», были тому косвенные признаки, которые канцлер не рассмотрел. Дело в том, что Англия в последние полгода скупала лес, пеньку и даже готовые канаты — все, что только было доступно к продаже в России. Теперь у островитян есть запас. Но на долго ли его хватит?

Алексей Петрович Бестужев-Рюмин также был частично осведомлен о тех технических решениях, что привнес своей деятельностью новый император. Не меняя системы новый русский правитель стремился внедрить новые технологии в России. И Англия станет договороспособной уже для того, чтобы перенять эти новшества.

— Господин Диккенс, меня пугать не следует. Я старый человек, который готов ко многому. Мне претит сам факт дружбы с французами. Признаться, система отношений, которая была во время последней войны, в моем понимании наилучшая для России. И вы, Англия, одним росчерком пера ломаете все и ставите перед выбором мою страну. Сколько бы Вы ни платили мне серебра, я уже изрядно отработал. Мы не можем допустить, чтобы Фридрих сокрушил мироустройство, — сказал канцлер, сжимая кулаки и краснея.

Его сердце забилось чуть быстрее, сейчас канцлер, пренебрегая своими политическими ориентирами и ставя себя под угрозу, указывал послу на то, что он не собирается быть марионеткой в его руках.

Наступила пауза. Гай Диккенс был достаточно опытным дипломатом, он понял, что канцлером именно сейчас двигают эмоции. Посол же выстраивал свой разговор исходя из иных нарративов. Он не учел, что Бестужев прежде всего радеет за Россию. Английский посол поспешил исправиться.

— Полно тье, господьин канцлер, — сказал англичанин на ломаном русском языке. — Ви сдьелатье так, чьебы мойя страна не потьиряла в торговье. Остальньёе решайтье, но большье ми нье общьяемсья, пока не закончитья война, — сказал английский посол, скрестил руки и замолчал.

Диккенс ждал, пока Бестужев что-либо скажет. Бестужев же сокрушался о том, что вовремя не рассказал все обстоятельства политики Англии своему императору. На этой встрече он надеялся услышать более внятные ответы, но Англия не считается с мнением России и просто подставила ее, заставив выбирать. Канцлер опасался, что Петр Третий воспримет его действия как предательство. Как ни старался Бестужев, пока не удавалось приручить волчонка Петра. Посему Бестужев посчитал нужным «вдруг» стать англоненавистником и выставить своих бывших друзей в неприглядном виде.

Глава 8