Шрифт:
Закладка:
— Я готова.
— Ты даже переоделась? — удивлен.
Джинсы, толстовка, кроссовки для бега. За плечом рюкзачок.
— Мы же на обычную прогулку? — настораживается. — Без ресторанов и прочего.
— Без ресторанов и прочего. Если хочешь.
— Да, пожалуйста. Давно так просто не гуляла. Без сопровождения в виде свиты охраны.
— Я за десятерых, если что.
— Охотно верю.
Серафима забирается в салон машины, пристегивается.
— Один звонок сделать надо, — предупреждаю.
Кивает.
— Хамит, приготовь... Да, через полчаса буду. Заберу…
Серафима замирает.
— Мы едем смотреть поединок? — хмурится.
— Нет. В такое место я тебя точно не потащу. Не проси.
— Не буду. Я против таких развлечений.
— Мораль только не читай.
— И не собиралась. Мы слишком разные. Я бы ни за что не стала считать собачьи бои развлечением!
— Бои без правил тоже?
— Тоже.
— А я умею.
Вздыхает.
— Я и не сомневалась.
Откручивает крышку термоса, наливает в кружку, пробует кончиком острого язычка. Завораживает осторожность движений. Еще больше мурашит от вида ее язычка. Какой он омм... Проворный, остренький!
— И как? Вкусно? — спрашиваю.
— Вкус еще не разошелся, как следует, нужно подождать немного. Можете потом попробовать, — предлагает.
Принюхиваюсь. В салоне разливается пряный запах.
— А что там?
— Много всего. Чай, кардамон, гвоздика, имбирь…
— Я такую бурду пить не стану.
— Вам все, что не из вашего мира, бурдой кажется?! — отворачивается.
— Ты обиделась, что ли?!
— Нет.
— Значит, обиделась. Хватит дуться по всякой ерунде. Мы вообще с тобой можем поговорить и провести время нормально, без грызни?
— Наверное? — спрашивает осторожно.
— Без вопросительной интонации. Можем.
Ладонь так и тянется на острую девичью коленку. У этой девчонки даже бедра — тонкие, узкие. Я всегда другой типаж женщин предпочитал, но сейчас она для меня — чистый соблазн! Перед глазами темнеет от жара. Во рту пересыхает. Пить захотелось!
— Давай свой компот.
— Еще рано. К тому же вы же сказали, что там бурда.
— Пить хочется. Из спортзала сумку не сменил. Воды нет. В ресторан ты не хочешь. Зажала свой компот?
— Нет, просто… Рано еще. Может показаться горьким. Из-за… из-за имбиря.
— Я не фанат сладких десертов. Дай глотнуть.
— Только немного.
Делаю два крупных глотка. Серафима ревностно отбирает у меня кружку.
— Рано еще пить! — даже чуть-чуть побледнела.
— Вот жадина! Че трясешься? Пить можно…
Вкус странноватый, конечно. Но надо с чего-то начинать мириться.
Ради такого я и блин горелый съем, не подавлюсь. Желудок у меня может и гвозди переварить!
Потерплю… Надоела поножовщина острыми взглядами.
Других взглядов от нее хочу — одурманенных страстью!
Багратов
— Приехали.
Серафима с опаской смотрит на одноэтажное здание.
— Там точно нет боев?
— Нет. Тут натаскивают только. Сиди, сейчас выведу…
Сам дойти не успеваю, навстречу выходит Хамит, ведет на поводке собаку. Присаживаюсь на корточки, треплю псину по голове.
— Ну привет, Марго. Не хочешь ты мне деньги приносить, да?
— Не хочет. Упрямая попалась, — цыкает Хамит. — Спокойная, как валенок. Дружелюбная слишком. Жаль. Такие данные хорошие — грудина мощная, хват хороший, лапы… Но нрав слишком кроткий.
— Другую тебе приведу.
— Опять девку? Кобеля лучше давай. Посмотрю, что можно сделать.
— Ладно, снимай с нее все, — киваю на обмундирование. — И намордник надень.
— Зачем? — удивляется. — Она добрая. Без команды даже муху не обидит.
— Это животное. Я не один. С девушкой. Они пугливые, больших собак опасаются.
— Как скажешь.
Хамит цепляет намордник. Машу Серафиме, чтобы выбралась из машины. Она подходит к нам осторожно.
— Вот видишь? — показываю. — Это и есть бесполезная, в плане прибыли, — показываю на Марго. — Она. А не то, что ты подумала.
Серафима с опаской смотрит в сторону собаки, стоит так, что выглядывает из-за меня и ныряет за спину, когда собака переводит взгляд на нее.
— Вылезай, трусишка. Она добрая. Да, Хамит?
— Не бойтесь, девушка. Марго совсем не годится для боев. Команды знает, на этом все. Бесполезное вложение, — замечает Хамит.
— Бесполезное? — подает голос Серафима. — Она вроде… Выглядит не больной.
— Она и не больная. Просто не годится для того, для чего ее заводили, — объясняет Хамит. — Ее родители хорошо себя показали, рвали…
Чувствую, как такие слова коробят Серафиму. Ее аж ведет! Даю хнак Хамиту, чтобы замолчал. Затыкается.
— И что мне с тобой делать? — спрашиваю у Марго, почесав за ухом.
— Оставьте, — просит Серафима. — Что за порода? Я такую не знаю.
— Кане-корсо. Преданные, энергичные, дружелюбные, но за своих порвут.
— Мощная.
— Боишься еще, что ли? Хамит, сними с нее это, — показываю. — Нагрудник с шипами и прочее. Выглядит угрожающе. Покрасовалась, толку нет.
Показываю Серафима собаку. После пяти минут уговоров Серафима решается подойти ближе, разрешаю псине обнюхать ее ладонь, объясняю собаке, что это свои. Кажется, поняла.
— Жалко. Может, не будете от нее избавляться? — просит Серафима, заглянув в глаза. — Зачем усыплять такую красивую и абсолютно здоровую собаку?
— Ты решила, будто я хочу ее усыпить? — удивляюсь. — Нет, я другое имел в виду. Избавиться, то есть снять с дрессировки, отдать кому-то. Собака дрессированная, охранник из нее отличный. Да и в целом… Она же хорошая же, Хамит?
— Ага, хорошая, — лыбится заводчик, пялясь при этом не на собаку, а на Серафиму.
— Слышь, кретин… Ты не туда смотришь! — цежу сквозь зубы.
Хамит, стушевавшись, отдергивает взгляд. В другой раз я бы на месте ему челюсть за такие взгляды поправил, но сейчас приказываю себе сдерживаться.
