– Насилие запрещено. Тебя посадят.

– Я скажу, что ты это заслужил!

Они и бы в самом деле подрались, если бы Кобальт не стал рваться с поводка. Всполошившись, Генджи проследил взглядом за направлением, куда рвался пес, и увидел выпавшего из гнезда птенца воробья.

Генджи вдруг резко повернулся к Хидео, заставив того испуганно отскочить от неожиданности.

– Подержи Кобальта и не ослабляй хватки ни под каким предлогом, – скомандовал он, вручая поводок Хидео в руки.

Мацумура со всей силы вцепился в поводок, чувствуя, как пес пытается рывками подобраться к месту трагедии ближе. Внезапно Кобальт стал лаять, скалить зубы и озираться по сторонам. Хидео осмотрел парк, но кроме гуляющих людей и других собак никого не заметил. Его внимание привлекла лишь женщина, явно одетая не по погоде – на ней были красные кожаные перчатки и красного цвета пальто. Ее одежда на фоне цветущей зелени напоминала яркое кровавое пятно. Пепельно-серые волосы были стянуты в тугой хвост на затылке. Она смотрела прямо Хидео в глаза.

Засмотревшись на нее, он на секунду ослабил хватку и Кобальт, почувствовав это, дернулся так сильно, что Хидео едва не потерял равновесие.

Генджи подобрал птенца и посадил его в растущие поблизости кусты. Руки у него при этом сильно дрожали – так дрожали, что он не сразу смог принять собачий поводок обратно.

– Бедный слеток, – прошептал он, смотря на Хидео ужасно расстроенными глазами. – Здесь много собак, если птенца вовремя не найдут родители, он погибнет.

– Все в порядке, Генджи, все будет хорошо. В кустах его не видно.

– Да, я знаю. Просто он такой писк поднял…

Они пошли дальше, хотя Генджи то и дело оглядывался, проверяя, не заметила ли чья-нибудь собака воробьиное укрытие. Хидео подавил горькую улыбку. За этот день это был второй раз, когда друг проявлял хоть какие-то живые эмоции, которые не пытался подавить. Первая – злость – была достаточно частым явлением, и раньше Хидео ни разу не удавалось разозлить Генджи до того состояния, чтобы тот стал злым и агрессивным токсичным, как и его пес. Вторая эмоция – страх – проявилась впервые за долгое-долгое время. Генджи почти ничего не боялся, а если и боялся, то тщательно прятал это глубоко в душе. Его переживания за судьбу небольшой птицы глубоко тронули Хидео.

– Теперь я понял, что моя шутка про то, что ты не любишь животных, совершенно глупая, – виновато пробормотал он, слегка улыбаясь. – Прости меня за все, что я наговорил.

Генджи лишь улыбнулся в ответ.

Великий детектив Генджи. Как название какой-нибудь манги или аниме.

Невольно вспомнилось его настоящее имя, – то самое, которым уже долгое время никто не пользовался. Учителя называли Генджи по фамилии, ученики – все, без исключения – короновали его Генджи либо с почтением, либо с насмешкой. Но Генджи не обижался, в конце концов, он сам ратовал за то, чтобы все его так называли. Человек, постоянно носящий псевдоним, вскоре перестает отзываться на свое настоящее имя, а люди, которым он не безразличен, забывают его вместе с ним, как сказал однажды Генджи. Вполне справедливо.

Когда пришла пора расходиться, Хидео серьезно сказал другу напоследок:

– Обещай, что не наделаешь глупостей.

– Я? Уж я не наделаю, не беспокойся, – ответил Генджи, коротко рассмеявшись.

Лили: хвататься за соломинку

Генджи встретил ее на крыльце, при этом Лили до последнего не хотела заходить внутрь, чувствуя и боясь, что собака Генджи, также находясь в доме, может броситься на нее. Отчасти этот страх был иррационален, но для Лили это ровно ничего не значило – это не она боялась, а ее трясущееся тело, которому нельзя было так просто втолковать немыслимость испытываемого чувства.

– Я запер его, не беспокойся, – нетерпеливо проговорил Генджи, стремясь как можно скорее захлопнуть за Лили дверь.

Она прошла вперед, заглядывая в другие комнаты – за одной из комнат с диваном и телевизором находился проход с запертой дверью. Неосознанно Лили прислушалась к звукам, пытаясь уловить в том направлении лай или цокающие шаги когтистых лап.

Генджи провел ее в свою комнату – Лили ожидала, что здесь будет нечто вроде доски для расследований с натянутыми на силовые кнопки нитями, или, быть может, стены будут увешаны плакатами с мангой или аниме, но ничего подобного здесь не было. Лишь голые неприветливо-белые стены, смотрящие на Лили с укоризной.

У стены притаилось небольшое желтое кресло, такое желтое, что любое попадание света заставляло кресло светиться. Лили подавила первое желание сесть в него – ей вдруг показалось, что если она это сделает, кресло затянет ее внутрь.

С другой стороны от кресла располагался двухместный красный диван, практически козетка на коротких резных ножках с волнообразной спинкой. Лили уставилась на мебель в немом изумлении.

– Почему у тебя мебель разного цвета? – спросила она, подходя к козетке ближе.

– Дань уважения Леру и Рампо, а если серьезно – это временная старая мебель, которую мы будем менять. Не обращай внимания, садись куда-нибудь.

Лили осторожно приземлилась на козетку. Генджи, казалось, полностью игнорировал существование каких бы то ни было поверхностей в комнате, потому что из всех мест, куда можно было бы сесть, он выбрал пол. Усевшись по-турецки, Генджи спиной откинулся к бортику кровати. Его застывший взгляд не выражал ни возбуждения, ни раздражения, ни даже скуки.

– Нам нужно поговорить о совместном проекте, – неуверенно начала Лили. – Но, как я понимаю, сначала нам нужно разобраться с тем странным делом, на которое ты меня вчера послал.

Она ожидала оживления на его лице, а если не оживления, то хотя бы любую другую отчетливо читаемую эмоцию, но Генджи оставался отстраненным и безучастным. Казалось, его вовсе не заботила вчерашняя слежка Лили, которую она, между прочим, устроила только потому, что он попросил! Конечно, она не стала бы делать этого, если бы ей самой не было интересно узнать, как так вышло, что Сабуро связан с убийствами, а то, что об этом ее попросил Генджи – вещь второстепенная.

Она заерзала на сидении, стараясь как можно меньше соприкасаться с поверхностью ткани – красный цвет, на котором она сидела, действовал на нее гипнотически. Лили то раздражалась, то нервничала, и нервничала, раздражаясь, и раздражалась, нервничая.

– Мамору-сан пропал, – пробормотал Генджи, пялясь в стену пустым взглядом.

В душе Лили что-то оборвалось. От неожиданности она привстала и тут же села на место, чувствуя, как спиралевидный болезненный червь, застрявший в груди, прогрызает себе путь наружу.

Им всем сказали, что Мамору просто перевелся