уступал Герцлю. Он не был интеллектуалом, не строил грандиозных планов, не выдвигал новых значительных идей. Но его здравый смысл во многих случаях являлся необходимым противовесом фантазиям других ранних сионистов. Давид Фришман, еврейский писатель, который присутствовал на 9-м конгрессе в качестве обозревателя, писал, что Вольфсон вел себя, как единственный взрослый человек среди неуправляемого детского сада[108]. Обструкционная тактика русских сионистов имела бы смысл, если бы у них была альтернативная кандидатура на пост руководителя движения. Но Усишкин не уживался с Членовым, Вейцман был невысокого мнения о Моцкине, а у Соколова, польского еврея, не было значительной поддержки среди коллег из восточных областей. Только неблагоприятные обстоятельства послужили причиной того, что на протяжении нескольких лет после смерти Герцля не было достигнуто никаких политических успехов: «Даже умнейший человек не смог бы ничего добиться»[109]. Герцль выстроил организационную структуру, дал новую надежду сотням тысяч евреев и создал европейский политический сионизм. Но, помимо установления связей с общественностью — как бы важны они ни были, — существенных достижений не наблюдалось. Герцлю не удалось уговорить Турцию и заручиться решительной поддержкой ведущих держав. Этого было недостаточно для его преемника, который мог лишь укрепить движение и ожидать более благоприятной международной обстановки.

Вольфсон не пренебрегал связями Герцля. Он посетил Ротшильда в Париже и был несколько более удачлив, чем его предшественник, добившись, по крайней мере, некоторого устного одобрения. Он встретился с Вамбери и в 1908 году решил послать Виктора Якобсона — русского сиониста, зятя Усишкина — в качестве постоянного представителя Исполнительного комитета в столицу Турции. Вольфсон сам дважды ездил в Константинополь. Целью первого визита было убедить турецкие власти отменить запрет на еврейскую иммиграцию и создать совместный турецко-еврейский иммиграционный комитет. Визит Вольфсона в Турцию в октябре 1907 года совпал с новым финансовым кризисом в этой стране. Турецкое правительство, без сомнения, было радо встрече с Вольфсоном.

По плану, предложенному Турции, пятьдесят тысяч еврейских семей должны были поселиться в Палестине (но не в Иерусалиме). Они должны были стать подданными Османской империи и нести службу в армии, но освобождались от налогов на двадцать пять лет. Исполнительный комитет сионистского движения должен был приобрести землю в собственность переселенцев[110]. За это турки хотели получить стабилизационный кредит в 26 миллионов фунтов стерлингов. Вольфсон предложил 2 миллиона фунтов, но и это было явно волюнтаристским жестом, так как годовой бюджет Исполнительного комитета составлял в то время 4 миллиона фунтов стерлингов — приблизительно столько богатый английский или немецкий еврей тратил ежегодно на содержание своей семьи. Вольфсон столкнулся с настойчивыми требованиями прежних агентов Герцля, таких, как Иззет Бей, которые просили миллион франков за оказание помощи — например, по отмене запрета на въезд иммигрантов. У Вольфсона эти люди вызывали даже большее недоверие, чем у Герцля. Когда турки заявили, что жест доброй воли с их стороны последует только после того, как сионисты сделают первый шаг, Вольфсон парировал, что он не сможет ничего сделать, пока турецкие власти не проявят инициативу. Пока продолжалась эта торговля, младотурки[111] совершили революцию, и султан был свергнут.

Политические перемены в Турции возбудили энтузиазм в среде сионистов. «Если бы Герцль дожил до этого дня, — сказал Нордау на митинге в Париже, — он бы очень обрадовался и заявил: «Это — моя хартия!»[112]. Свержение абсолютистского режима и демократические манифесты, объявленные младотурками, тот факт, что они готовы были пойти на некоторые уступки меньшинствам, проживающим в Османской империи, расценивались как начало новой эры. В этом отношении многих сионистов переполнял оптимизм. Но какие бы декларации ни были сделаны в порыве первоначального энтузиазма, младотурки не имели ни малейшего намерения уничтожить империю. Они были не меньшими (если не большими) националистами, чем Абдул Хамид, и шансы на получение хартии в действительности стали еще меньше. И поэтому совершенно ошибочно доказывать (как это делали некоторые сионисты), что лидеры движения упустили удобный случай и не проявили необходимой инициативы в столице Турции.

Вольфсон с самого начала сомневался, стоит ли вести переговоры с младотурками. Существует также оценка ситуации, которую дал Якобсон: «Здесь не с кем говорить»[113]. В марте 1909 года в столице Турции был сделан новый удачный ход, который укрепил уверенность Вольфсона в том, что первоначальная оценка политической ситуации была верной. В июне 1909 года он обсуждал помощь, которую предлагали сионисты, с великим визирем Хусейном Хилми-пашой. Но переговоры ни к чему не привели. Колонизация Палестины в большом масштабе была исключена, запрет на иммиграцию не был снят. Несколько ранее с дурными предчувствиями вернулся из Константинополя Нордау, но положение на самом деле оказалось еще хуже. Дело зашло в тупик, и переговоры с Турцией прервались на два года.

В подобных обстоятельствах Вольфсон не хотел выдвигать какие-либо конкретные письменные предложения, так как был почти уверен, что они будут отвергнуты. Но он не терял надежды. Как и Якобсон, он верил, что ключ к решению проблемы находится в Константинополе. Однажды Якобсон сказал, что даже очень слабая Турция гораздо сильнее, чем палестинские евреи и поддерживающее их сионистское движение. В то же время Вольфсон не хотел вкладывать слишком много усилий в политическую работу с турецкими властями. Идея финансировать в Турции ежедневную газету («Feune Turc») вначале ему не понравилась, но этот план был осуществлен, в основном, при поддержке русских сионистов, которые лучше понимали его потенциальную важность[114].

Якобсон был озабочен недостаточной координацией среди еврейских организаций, действующих в Константинополе. Сионисты вели переговоры не только с турками, но и с Еврейским Альянсом; а позже д-р Носсиг стал их частым гостем. Носсиг, ранний сионист, вышел из движения, когда его проект еврейской колонизации в Османской империи (за пределами Палестины) был отклонен. Одаренный, но неорганизованный человек, он был одновременно писателем, скульптором, политологом, историком, статистиком, философом и драматургом. Некоторые считали его неплохим дилетантом, другие — опасным шарлатаном[115]. Родившийся в Галиции, он стал немецким патриотом и, очевидно, сотрудничал с немецкой интеллигенцией в период I мировой войны. С этого времени он стал известен как выдающийся пацифист. Носсиг был казнен в почти восьмидесятилетием возрасте бойцами еврейского Сопротивления в Варшавском гетто по обвинению (возможно, ошибочному) в сотрудничестве с гестапо.

Якобсон, у которого была неблагодарная задача объяснить турецким властям, что Носсиг не представляет никого, кроме себя лично, был первым современным еврейским дипломатом. Он обладал высокой культурой, но был несколько замкнут. Часто сталкиваясь с оппозицией, Якобсон не приобрел много друзей в турецкой столице. Он считал, что бессмысленно придавать основное значение политическим целям сионизма. Вместо этого стоит