Сильные руки, подхватив, быстро доволокли меня до ямы и грубо пихнули в неё. Я взвыл. Удар о дно ямы коленями, отозвался жуткой болью в натянутом как струна позвоночнике. Рядом на корточки присел Юнус и удовлетворённо поцокал языком.

— В самый раз, — доверительно сообщил он мне. — Шея наружу торчать будет, я вокруг неё мешок и завяжу. Не туго, — заверил он с каким–то садистским удовольствием. — Только чтоб, не дай Безымянный, отсюда ничего не вывалилось! — и поднёс к моим глазам мешок.

И тут меня накрыло. Сознание ухнуло в пучину безумия, уступив место рвущейся наружу ненависти. Я отчаянно закричал, в бешенстве попытавшись разорвать, охватывающие меня путы и мир взорвался миллионами ярких искр…

Обжигающий холод воды заставил вздрогнуть, съёжившись, на липкой земле. Какого чёрта! Что же меня ей постоянно поливают то? Что за варварские методы побудки! Я закашлялся, машинально вытер лицо рукой, открыл глаза и судорожно завертел головой, затравленно озираясь.

Я лежал буквально в двух шагам от полуосыпавшейся, чуть было не ставшей для меня могилой ямы. Судя по тому, что меня из неё вытащили, и развязать уже успели, казнь, на какое–то время, степняки решили отложить. Знать бы ещё почему? Во внезапно проснувшуюся в сердцах моих палачей жалость и сострадание, не верилось совершенно. Они и слов то таких, наверное, не знают. Тогда почему? Нет, я, конечно, совсем, не против. Обеими руками, за! Вот только с этих уродов станется, что–нибудь пострашней для меня придумать. Такое, что и мешок со змеями детской забавой покажется. Ну не отпустить же они меня надумали? Обступили со всех сторон. Волками смотрят. Особенно Юнус. Вон напрягся весь, словно кобра перед броском, саблю выхватил и мешочек дымящийся на шее побелевшими пальцами сжимает. Это с кем он воевать то собрался? Со мной? Так это даже не смешно!

— Юнус!

Если и было у Юнуса намерение меня убить, то оклик Улугбы заставил его передумать. Кочевник, поколебавшись, со скрежетом согнал саблю в ножны и, выпустив мешочек, презрительно сплюнул в мою сторону. На землю посыпалась труха из пепла и почерневших косточек. Юнус раздражённо сдёрнул сгоревший амулет с шеи и бросив злой взгляд на меня, втоптал его в грязь. Подошёл шаман. Я, загребая руками липкую грязь, поднялся, поёживаясь в мокрой одежде. То, что именно этот старик решит сейчас мою судьбу сомнений у меня не было. Вон как вся эта орава убийц и насильников почтительно головы склонила. Даже Улугба, подошедший следом, замер чуть сзади, ожидая, что старикашка скажет.

Старый шаман не спешил. Довольно долго он просто стоял, буквально буравя меня своим тяжёлым, давящим взглядом. На фоне этого мощного, да что там, грозного старика, обступившие меня кочевники стали чем–то незначительным, отсеиваемым сознанием на второй план.

— Ты был в пустоши, — утвердительно заявил шаман.

— Бббыл, — буквально выдавил я из себя в ответ.

И вновь гляделки на фоне замерших восковыми столбами фигур. Вернее глядел на меня шаман. Я же просто стоял, не в силах отвести взгляд с двух наполненных бездной зрачков. В эти сроднившиеся с вечностью мгновенья я отлично понимал, что чувствует кролик, заглядывая в глаза подползающего удава. Паршиво он себя чувствует. Паскудно, прямо скажем. Наконец, что–то решив для себя, старик повернулся к замершему рядом Улугбе, коротко приказав на непонятном для меня языке. Тот лишь повёл бровями и два степняка, поспешно рванувшись к пленникам, через минуту буквально приволокли трясущегося старосту.

— Когда это побелеет, червь? — старик, вперив в Антипа тяжёлый взгляд, ткнул пальцем в мою стигму.

— Дык это, — затрясся староста ещё сильнее. — Отец–послушник уже два дня как в Вилич въехать должон. Так, значитса, сегодня к вечеру стигма цвет сменить и должна. Мы уже на завтра и обоз сбирать хотели.

Шаман, услышав ответ старосты, мрачновато улыбнулся и вновь повернулся ко мне. Только взглядом больше сверлить не стал и то, слава богу.

— Я хотел тебя отпустить, — голос старика стал неожиданно доброжелательным, чем, похоже, вогнал в дрожь не только меня, но и своих соплеменников. — Вот только зачем? До города три дня пути. Даже если тебя не схватят, то всё равно не успеешь.

— Ну, так я придумаю что–нибудь, — нервно облизал я губы, лихорадочно соображая. Как бы опять в яму не сунули, если отпускать передумают. При воспоминании о только что, каким–то чудом избегнутой жуткой смерти, меня всего перекорёжило.

— А что тут думать? — усмехнулся старик, для которого не остались незамеченными мои телодвижения. — Я знаю путь, по которому ты можешь успеть к сроку.

— Какой путь? — не понял я, молясь лишь о том, чтобы меня отпустили. Чёрт с ней, со школой. Пусть уж лучше отцы–вершители меня в проклятый город пошлют. После мешка со змеями, мне ничего уже не страшно.

— Через проклятый город, — огорошил меня между тем шаман.

Господи! Он что, мысли мои читает?!

— В смысле? — не понял я.

— Дорога в Вилич кружная. Вокруг леса она петлю делает, — шаман был само терпение. — Потому, что по прямой лежит проклятый город. Вот и приходится людишкам в обход ходить. Тебе же всё равно терять уже нечег, — заглянул старик мне в глаза. — Ты и так в него попадёшь, если к сроку в Вилич не успеешь.

— Так через него вроде пройти невозможно, — опешил я.

— Невозможно, — согласился со мной старик. — Но я тебе помогу.

Взмах кинжала и Антип, захлебываясь кровью, зажимает руками вспоротое горло. Шаман, хищно оскалившись, потянул из–за пояса свою палку.