Саундтрек к главе: Kovacs – The devil you know

– Он всегда так тяжело засыпает? – спрашивает Олег, появляясь в моем уголке для чтения.

Когда в коттедже делали ремонт, я спроектировала этот островок счастья и покоя в нише на втором этаже. Возле огромного окна вместо подоконника установлена широкая лавочка, на которой громоздятся куча подушек пастельных цветов. Возле нее стоит торшер, а рядом – небольшая книжная полка, на которую я складываю все книги, которые хочу прочитать.

Я поднимаю голову и смотрю на Красавчика.

– Измотал тебя Мишка?

Олег криво улыбается и слегка пожимает плечом.

– Немного.

– Он сегодня перевозбудился. Столько впечатлений.

– Угостишь меня чаем?

– Да, – отвечаю я, засовываю закладку в книгу и встаю, отложив ту на сидушку. Олег тут же подхватывает и читает название.

– «Евгений Онегин», значит?

– Да. Когда его проходили в школе, я… болела.

Олег смотрит с пониманием. Он прекрасно знает, чем я тогда «болела» и по чьей вине. Он кладет книгу на полку, берет меня за руку и мы молча спускаемся на первый этаж, чтобы пройти в кухню. Пока я вожусь с чайником и чаем, Олег выходит в патио покурить. Он возвращается как раз когда я ставлю на стол чашки с дымящимся напитком и вазочку с печеньем. Олег приносит за собой запах свежести, сигарет и свой собственный, присущий только ему. Я невольно поглубже вдыхаю носом этот аромат, тут же упаковывая его в мысленную шкатулочку всего, что связано с ним.

Олег присаживается на стул напротив меня и обхватывает чашку руками.

– Ты поговорить хотел.

– Да. Поговорить. За что твой отец наказал остальных твоих любовников?

Я тяжело сглатываю. Это была папина инициатива, и обо всем я узнавала уже постфактум.

– Они меня избивали и… насиловали.

– Блядь, Варь.

– Да, именно потому что считали, что я – она.

– Кто она? – он немного хмурится.

– Блядь, – спокойно отвечаю я. – Видимо, я была настолько убедительна в своих словах, что они поверили. И пострадали из-за меня.

– Варя! – жестко пресекает он. – Они пострадали, потому что распускали руки. Мне ты тоже много чего говорила, но я ни одного синяка на тебе не оставил.

Я наклоняю голову и бубню себе под нос:

– Потому что ты особенный.

Над столом повисает тишина.

– Повтори, – просит он.

Я смотрю на Олега и качаю головой.

– Ничего, мелочи.

Внутренний голос кричит, чтобы повторила. Чтобы сказала ему, насколько он важен и нужен. Насколько сильно я нуждаюсь в нем. И все же… Мама Вера когда-то сказала мне, что, когда любишь человека, хочешь, чтобы он был счастлив. Я люблю Олега. Всей душой люблю. И именно поэтому не буду ничего предпринимать. Я не уверена, что со мной он будет счастлив. Не знаю, до конца ли я излечилась. Меня все еще мучают кошмары. Я прекрасно помню его реакцию, когда он будил меня по ночам, и не хочу повторять этот опыт.

– Как ты перенесла беременность?

Я улыбаюсь, хотя хочется кричать.

– Очень хорошо. Первые пару месяцев немного мучил токсикоз, но потом все наладилось. Беременность прошла легко.

Олег кивает, глядя в чашку, а потом делает подряд несколько глотков. Я слежу за его кадыком как завороженная. Протягиваю руку за печеньем, не глядя на вазочку, и в этот момент Олег опускает чашку. Моя рука дергается, и чай выплескивается Олегу на гольф. Я вскакиваю со стула следом за ним.

– О, черт, – шипит он, оттягивая ткань.

– Ох, прости-прости-прости, – тараторю я. – Так неловко.

Олег одним резким и таким мужественным движением стягивает гольф, и я замираю. Он… стал еще больше и красивее. Под смуглой кожей выделяется каждая мышца. Мне так хочется протянуть руку и очертить каждую, вспомнить, какие они на ощупь. Я жадно поглощаю взглядом каждый миллиметр, пока не достигаю его груди. Мне, наверное, кажется. Да, не может быть, это просто невозможно. Я слегка прищуриваюсь и навожу резкость, но Олег встряхивает гольф, и скрывает от меня татуировку, повернувшись боком.

– У тебя есть сушильная машина? – спрашивает он, я киваю, сглатывая слюну. – Можно забросить гольф туда?

– Надо… надо сначала постирать.

– Это долго.

– Нет, у меня в машинке еcть опция короткой стирки, минут пятнадцать, не больше. А потом высушим и сможешь одеться.

– Давай.

Олег протягивает мне гольф, и я иду в прачечную за кухней. Запускаю стирку и прижимаюсь бедрами к машинке. Не может же быть, правда? Или может? Возвращаюсь в кухню, где Олег вытирает бумажными полотенцами стул. Потом присаживается и промакивает маленькую лужицу на полу. Я бросаюсь к нему и присаживаюсь рядом, отматывая кусок полотенца.

– Не надо было вытирать.

– Да брось, – коротко отвечает он, а я не свожу взгляда с его груди, елозя по абсолютно сухому кафелю бумажным полотенцем.

Все-таки может быть. Это точно буква «В», витиеватая, в готическом стиле, но это определенно она. Сердце разгоняется и теперь трепещет в груди, как испуганный воробушек.

– Ты сделал татуировку, – тихо говорю я.

Олег замирает с полотенцем на несколько секунд, а потом резко встает и выбрасывает полотенца в мусорное ведро под раковиной. Упирается в столешницу ладонями и опускает голову. Мышцы на спине напрягаются, выдавая его состояние. Я потихоньку перемещаюсь на стул и оседаю, не зная, что говорить. Скорее всего, этим заявлением я все испортила.