Библиотечное зальце было любимым уголком Пушкина в Тригорском доме. В 1835 году поэт писал жене из Михайловского: «Вечером езжу в Тригорское, роюсь в старых книгах да орехи грызу».

Библиотека Тригорского несомненно послужила началом для создания Пушкиным личной библиотеки. Именно в Михайловском поэт задумал и вплотную занялся собиранием книг своей знаменитой библиотеки, которую сегодня как зеницу ока бережет Пушкинский дом.

Для создания своей библиотеки Пушкин ничего не жалел: «Я разоряюсь на покупку книг, как стекольщик на покупку необходимого ему алмаза», — писал он жене.

Библиотека Тригорского была открыта только шестнадцать лет спустя после восстановления дома. Собирание и оборудование ее оказалось делом очень трудным и потребовало от нас многолетнего кропотливого труда. Книги библиотеки Тригорского сохранились если не полностью, то в большой мере. Они, как и книги Михайловского, хранятся в фондах Пушкинского дома. Никто и никогда не посягнет на изъятие этих реликвий из фондов Академии наук. Поэтому нам пришлось тщательно изучить опись имущества Тригорского, составленную в 1881 году опочецким судебным представителем вскоре после смерти Алексея Николаевича Вульфа. В этой описи перечислены многие книги Тригорского, но суммарно, часто без указания года и места издания. Особое внимание было уделено нами изучению описания библиотеки профессором Б. Л. Модзалевским, составленного в 1903 году. Подробный каталог был напечатан им в книге «Поездка в Тригорское в 1902 году». Модзалевский расчленил библиотеку на разделы:

1. Изящная литература (поэзия, романы, повести, альманахи) — 500 томов.

2. Учебники, детские книги — 100 томов.

3. История — 100 томов.

4. Естественные науки, география — 40 томов.

5. Философия, политика — 40 томов.

6. Смесь, журналы, словари, каталоги — 30 томов.

7. Месяцеслов за 1802–1865 годы, около 100 томов.

В 1913 году, по просьбе отделения русского языка и словесности Академии наук, библиотека Тригорского по особому списку была передана ее владельцами, наследниками Евпраксии Николаевны Вульф-Вревской, Пушкинскому дому и привезена в Петербург М. Л. Гофманом. Эти описи и послужили для нас путеводителем для сбора дублетов книг и восстановления интерьера библиотеки. Сотни старинных изданий были пожертвованы нам библиотекой государственного Исторического музея, библиотекой дублетов редких книг Московского государственного университета им. Ломоносова, частными лицами — друзьями Пушкинского заповедника; некоторые книги куплены в букинистических магазинах.

Библиотека оборудована в той комнате, в которой видели ее Б. Л. Модзалевский, М. Л. Гофман и историк М. И. Семевский, впервые рассказавший о ней в статье «Прогулка в Тригорское», опубликованной в газете «Санкт-Петербургские ведомости» за 1866 год.

В соответствии с описями и фотографиями внутреннего убранства дома, Псковский мебельный комбинат изготовил для нас копии упомянутых в описи 1881 года шести «черных двухстворчатых, со стеклянными дверцами, библиотечных шкапов». В этих шкапах вновь заняли свое место сочинения любимцев Пушкина: Байрона, Шекспира, Руссо, Вольтера, Гете, Шиллера в изданиях начала XIX века; книги Сумарокова, Тредиаковского, Ломоносова; книги Баратынского, Козлова…

Сегодня здесь всё, как было при Пушкине. В углу — бронзовые дедовские часы, на шкапах стоят небольшие фарфоровые бюсты русских писателей — Карамзина, Ломоносова, Державина, Жуковского… Не хватает лишь бывших здесь когда-то маленьких бронзовых бюстов Платона и Вергилия и некоторых книг. Мы надеемся, что скоро и они появятся в этом легендарном доме поэзии.

«Скамья Онегина»

…И те отлогости, те нивы,

Из-за которых вдалеке,

На вороном аргамаке,

Заморской шляпою покрытый,

Спеша в Тригорское, один —

Вольтер и Гёте и Расин,

Являлся Пушкин знаменитый…

Н. М. Языков

На самом северном из трех тригорских холмов, с юго-восточной его стороны, есть деревянные ступеньки. От них узкая тропинка ведет мимо дома Осиповых, мимо большого зеркального пруда к началу парка. Отсюда вправо идет коротенькая липовая аллея. В конце ее мелколиственные вековые липы, коренастые дубы и остролистые клены образуют удивительно красивую группу деревьев.

Своеобразный облик этой естественной беседки подчеркивает вековой дуб, склонившийся над землей и словно пытающийся взлететь в небо.

Деревья скрывают от вашего взгляда усадьбу, пруд, парк и открывают замечательный вид на крутой зеленый скат Тригорского, отлогие берега Сороти, поля, луга, нивы, прорезанные извивающейся узкой светлой гладью реки. Вдали цепь холмов и темный лес, дорога из Михайловского в Тригорское, старинная дорога на Псков.

Алексей Вульф, приятель Пушкина, рассказывал М. И. Семевскому в 1866 году, что именно здесь восхищался поэт окрестностями Тригорского. Тригорское, открывая Пушкину художественно законченные, характерные картины русской природы, вдохновило его на создание знаменитых описаний времен года в романе «Евгений Онегин». Наблюдения поэта над характерами, бытом, нравами в Тригорском служили конкретным материалом при создании обобщенных художественных образов, характерных картин русской усадебной жизни во многих его произведениях.

Знаменательно то, что в 1830 году, уже вдали от Михайловского, заканчивая роман «Евгений Онегин», поэт особенно тепло вспоминает этот тригорский уголок.

Вдали, один, среди людей

Воображать я вечно буду

Вас, тени прибережных ив,

Вас, мир и сон тригорских нив.

И берег Сороти отлогий,

И полосатые холмы,

И в роще скрытые дороги…

Именно поэтому живет в наши дни предание, возникшее в семье владельцев Тригорского. Предание нарекло скамью, стоящую в этом уголке парка, «скамьею Онегина» и связало ее со сценой объяснения Онегина и Татьяны в пушкинском романе:

…«Ах» — и легче тени

Татьяна прыг в другие сени,

С крыльца на двор, и прямо в сад,

Летит, летит; взглянуть назад

Не смеет; мигом обежала

Куртины, мостики, лужок,

Аллею к озеру, лесок,

Кусты сирен переломала,

По цветникам летя к ручью,

И, задыхаясь, на скамью

Упала…

Как и в пушкинские времена, глядите ли вы ранней весной на черные поля и бушующие темные воды разлившейся Сороти, любуетесь ли блестящей на солнце летней зеленью полей и лугов, среди которых голубеют причудливые извивы реки, видите ли вы осенний грустный пейзаж со скирдами уже сжатого хлеба или перед вами пустынная заснеженная равнина с темными пятнами леса и редких деревень по холмам — вы неизменно чувствуете широкую, спокойную и сильную красоту открывающейся перед вами картины природы, и на вашу душу нисходят покой и мир.

«Я помню чудное мгновенье…»

И сердце бьется в упоенье,

И для него воскресли вновь

И божество, и вдохновенье,

И жизнь,