бы он упомянул об этом. Но он думал об этом много раз. Иногда она выводила его из себя, и он представлял, что она связана по рукам и ногам и молит о пощаде.

Это безумие, если уж на то пошло. Но, черт возьми, секс — это безумие. Безумие — жить с женщиной, безумие — наплевать на нее. Можно обломаться, слишком много думая о женщине. Забудь, кем ты должен был быть, как ты должен был жить. Эта срань затягивает, заставляет злиться.

Но что действительно мучило его, так это то, что другой парень вторгся в его фантазии. Это несправедливо. Этот мудак не жил с Шилой, не преодолевал никаких трудностей для достижения успеха. И все равно снимал сливки.

Ему иногда хотелось ей слегка врезать, и не только когда он на нее злился. Он решил, что это естественно. В старые добрые времена они таскали друг друга за волосы. Секс всегда в какой-то степени жесток, не так ли? Или, может, он всегда злился на нее, так или иначе. Он не знал. Черт, ему было все равно. Тяжело было думать об этом.

Он только знал, что это несправедливо. Решил, что самое время, блядь, попробовать.

Он улыбнулся. Обезоружить ее — вот что нужно сделать.

— Тебе не приходило в голову, что когда-нибудь захочется попробовать еще раз?

— Конечно, может быть.

— Может, ты захочешь попробовать это со мной? Я имею в виду, это может быть весело, правда? Внести разнообразие. Я иногда думал об этом.

— Действительно?

— Конечно. Давай попробуем. Почему бы и нет? Проведем научный эксперимент, верно?

Выглядело ли это достаточно непринужденно? Она рассмеялась. Он догадался, что да.

— Ладно, Струп. Как-нибудь на днях.

— Я свяжу тебя, как подарок. Какого цвета веревку ты предпочитаешь?

— Розового, — сказала она.

— Ты ее получишь.

На следующий день после того, как она ушла на работу, Струп закончил печатать свою чертову копию рекламы и отправился по магазинам. Он купил коробку гвоздей для кирпичной кладки и сто сорок ярдов трехслойной пряжи для поделок и ковриков. Розовую. Вернулся домой и забил гвоздь прямо над лепниной в середине дверного проема спальни. Он вбил его глубоко и проверил, пару раз дернув. Все было в порядке. Гвоздь с широкой головкой, так что пряжа не соскользнет. Затем он подошел к комоду Шилы и нашел шарф. Было бы неплохо завязать ей глаза. Или, может, лучше вставить в рот кляп? Кляп и повязка на глазах вместе будут выглядеть ужасно. Они не сочетаются. Для Струпа это был вопрос эстетики. Он остановился на повязке. Повязка добавит неизвестности. Она не будет знать, что, черт возьми, будет дальше. Напоследок он снял ремень, спустил штаны и шлепнул себя по заднице.

Неплохо. Можно использовать ремень, не причиняя ей слишком большой боли. Он посмотрел на свою задницу в зеркале ванной. Понаблюдал, как исчезает красный цвет. Краснота быстро поблекла.

Все настроено. Он готов.

Но потом ему пришлось подождать. Сначала у нее начались месячные. Затем закончились. Потом она получила солнечный ожог, и ему пришлось еще немного подождать. Ожог исчез. Потом однажды она пришла домой и сказала, что была у гинеколога, у нее небольшое заболевание, небольшая инфекция, ничего серьезного, ни триппера, ни чего-то подобного, но у нее там очень чешется, и какое-то время они не смогут трахаться.

Блядь.

Сначала Струп был терпелив. По ночам он сидел в постели со своим стояком и смеялся про себя над сюрпризом, который приготовил для нее — своей тайной. Она не заметила гвоздя в кладке. Он спрятал пряжу. Так что однажды ночью он просто затянет ее на ней. Он свяжет ее, и она подумает, что он трахнет ее на кровати, как тогда другой парень. Он завяжет ей глаза. Затем поставит ее на ноги и повесит пряжу на гвоздь. Она, наверное, будет роптать. А может, и нет. Потом он снимет ремень и слегка отшлепает ее по попе, велит раздвинуть ноги и ударит по внутренней стороне бедер, повернет ее и хорошенько даст по сиськам. Это точно заставит ее взвыть! Да, черт возьми! А потом он швырнет ее на кровать и выбьет из нее все дерьмо.

Вот как он себе это представлял.

Но вся эта задержка заставляла его нервничать. Он дулся. Он почти не разговаривал с ней. Он чувствовал, что она каким-то образом знает о его планах и намеренно портит свое тело, чтобы мучить его. Месячные. Солнечный ожог. Болезнь. Может быть, никакой болезни и не было. Откуда ему знать? Это было очень похоже на нее — найти пряжу, или гвоздь, или пряжу и гвоздь, не сказать ему, сложить два и два, а потом тянуть время.

Даже если болезнь была настоящей, это было ужасно несправедливо. Он был готов, черт возьми! И она сама навлекла это на себя, ты должен помнить об этом, она со своей проклятой историей, с ее несчастным одноразовым перепихоном в Кейп-Мей. Он решил, что раз уж необходимо ждать, то он подождет, но тогда, берегись, сестра. И он неизбежно бросал взгляд на тотем над дверью всякий раз, когда входил в спальню.

И вот однажды вечером, после ужина, она посмотрела на дверь, показала пальцем и спросила:

— Струп, что это, черт возьми, такое?

— Гвоздь, — сказал он.

— А для чего он нужен?

— Ты уже оправилась от своей болезни?

— Ага.

— Тогда я тебе покажу. Раздевайся, — сказал он, а она рассмеялась и назвала его похотливым старым ублюдком, и, казалось, забыла об ответе на свой вопрос.

Что было хорошо. Они легли на кровать, и он начал стимулировать ее рукой, а когда почувствовал, как она раскрывается ему навстречу, он отстранился, слез с кровати и подошел к комоду. Достал пряжу.

— Розовая, — сказал он.

— Может, не надо, Струп, — сказала она.

— Надо.

— Возможно, я не в настроении.

— У тебя появится настроение. Я в настроении. Вытяни руки, черт возьми.

Она улыбнулась.

— Как убедительно, — сказала она.

— Чушь собачья.

Он связал ей руки, оставив петлю для гвоздя. Потом взял шарф и завязал ей глаза.

— Как интересно, — сказала она.

Он понял, что она к этому готова. Ее это заводит. Все будет хорошо. Он поставил ее на ноги.

— Куда мы идем?

— Узнаешь. Сюда.

Он приподнял ее руки, нашел кончиками пальцев головку гвоздя и накинул петлю.

— Струп!

Внезапно она забеспокоилась.

— Все в порядке. Тебе не будет больно, дорогая. Только чуть-чуть.

Он поцеловал ее.

— Господи, Струп.

— Все в порядке. Расслабься.

— Что ты делаешь?

Он не ответил. Вместо этого он поднял