Шрифт:
Закладка:
Вы писали вашу книгу исключительно для русских эмигрантов или вам хотелось, чтобы она попала в Советский Союз? Чтобы советская молодежь тоже читала бы ее?
Я ее писала, потому что не могла не писать. Вы знаете, во мне есть, очевидно, маленькая писательская жилка от отца, но конечно, если бы я могла думать, что те немногие люди, которые меня помнят, могли бы ее прочитать, для меня это было бы очень дорого. Но я не вижу возможности, как это сделать.
А почему вам бы хотелось, чтобы эту книгу знали и читали в России?
Я вам скажу так. Вот я сейчас здесь уже 35 лет. Вы думаете, что я забыла Россию, что я забыла русский народ? Вы думаете, что я сейчас не мечтаю о том, что, может быть, перед смертью удалось бы посмотреть еще раз Россию и снестись с русским народом? Конечно, нет. Нет, я Россию никогда не забуду. Мне еще год, может, полгода, пять лет жизни – никто не знает, но Россию я не забуду. И русский народ я всегда любила, люблю и буду любить до самой смерти. В этой книге, я думаю, сквозит моя любовь к России, и вот это главная причина, почему я хотела бы, чтобы русские люди ее прочли.
Знаменитая русская драматическая актриса Екатерина Николаевна Рощина-Инсарова (урожд. Пашенная) (1883–1970) прославилась на сцене петербургского Александринского театра в предреволюционные годы. Среди многочисленных ролей ее, прежде всего, – Катерина в «Грозе» и Нина в лермонтовском «Маскараде». Ее имя хрестоматийно, ее игра описана в учебниках и театральных воспоминаниях.
Екатерина – старшая сестра актрисы Веры Пашенной. Их отец Николай Пашенный взял для сцены псевдоним Рощин-Инсаров. Старшей дочери досталось его сценическое имя, младшей – подлинная фамилия. В 1918 году, напрочь порвав с Александринкой и большевистским режимом, Рощина-Инсарова уехала из Петрограда («бежала» про нее не скажешь, слишком была горда и независима) на Украину, а потом и в эмиграцию. Жила в Константинополе, Риме, Париже. В 1922 году Екатерину пригласили в Рижский театр русской драмы, затем она попыталась создать собственный театр – Камерный, но интриги и собственный непростой характер вынудили ее в 1925 году перебраться в Париж. Ее поддержал князь Феликс Юсупов, она участвовала в литературно-художественных вечерах и концертах, давала уроки актерского мастерства. Однако ничего подобного российской славе ей отведать уже не довелось, но, кажется, она не жалела о сделанном выборе. Вся сила независимости слышна в ее большом биографическом интервью, записанном на пленку в 1965 году.
Екатерина Николаевна скончалась на 87-м году жизни в старческом русском доме Кормей-ан-Паризи и похоронена на кладбище Сент-Женевьев-де-Буа.
Я родилась в Москве и жила там до 13 лет с моей матерью. Родители мои разошлись, когда мне был год, но к отцу всегда в душе моей было обожание. Тринадцати лет мать моя отвезла меня в Киев к отцу, где я и пробыла два года. Уехала в Москву повидаться с родными и, вдруг – гром среди ясного неба – отец убит, погиб от пули ревнивого мужа. В тот же день мы с моей матерью выехали в Киев. Послана была телеграмма с просьбой подождать с похоронами моего приезда. Но те, кто устраивали похороны, не сочли нужным посчитаться с чувствами дочери, и когда поезд, в котором мы ехали, подходил к Киеву и проезжал мимо кладбища, могила моего отца была еще не зарыта. Я опоздала на полчаса. Бог им судья. Возвращаться в Москву по многим причинам я не хотела. Меня приютил дядя, двоюродный брат моей матери. Я пришла к Соловцову, хозяину театра, и попросила взять меня в труппу. И вот в 15 лет началась моя карьера драматической актрисы. Это было в 1899 году.
В каких театрах вы начали свою карьеру?
Начала у Соловцова в Киеве. Месяц мне не давали ничего ввиду того, что кончина моего отца была так недалека. Потом шла пьеса «Гроза», и мне дали маленькую роль Глашки. И так я волновалась; а когда в последнем акте она выходит с фонарем, плачет и говорит что-то, я так была растрогана. Одним словом, актеры заволновались и сказали, что из этой девчонки не будет толку. Меня мои родные выписали – боялись, что я, девочка, останусь одна – в Москву. Осенью я приехала в Одессу, где начинался всегда сезон соловцовской труппы, но мне так там было тяжело, и мне так мало дали жалования, что мне показалось это обидным. А так как перед этим летом я встретила антрепренера николаевской труппы Аярова, который мне сказал: «Катюша, если вам будет нехорошо в Киеве в труппе, приезжайте ко мне», то я поехала на жалование 60 рублей в месяц. Это мне казалось большим, потому что в Киеве мне дали такое мизерное жалование, что я обиделась. Я подумала: неужели я хуже всех? Так что – следующим был Николаев.
На следующий год мой дядя, артист театра Корша, устроил меня к Коршу, где я пробыла год, потом открылся в Москве театр Пуаре, где я тоже пробыла год, но этот театр закрылся, и я уехала опять в провинцию. После сезона в театре Корша, где я играла, конечно, вторые роли, там был Синельников – замечательный режиссер, который подметил во мне что-то такое. Организовалось Товарищество артистов театра Корша, и меня взяли в Пензу на весенний сезон, на первые роли. Я была страшно горда.
В какой пьесе, в каком году вы выступили в первой роли?
Это было в 1901 или 1902 году. Точно не помню. В Пензе это было. Я играла «Измаил», я играла «Новый мир» – это все старые пьесы, которые шли. Имела большой успех, меня очень просили местные люди, которые занимались театром, остаться на летний сезон. Но я не согласилась, потому что театр был летний, без крыши, а так как я была слабого здоровья и боялась заболеть, я отказалась. Они очень жалели, и один из этой комиссии, там была целая организация театральная, написал стихи, довольно бездарные, где были слова:
Увы, она была ажурна, И это было очень дурно. Ей холод вреден, как цветам, Ну, словом, нету счастья нам.
Вот это мои первые успехи. А затем я получила письмо от антрепренера Крылова, уже шел разговор обо мне, что вот талантливая, молодая – мне было 17–18 лет – что он предлагает мне служить в Ростове. Я поехала в Ростов и провела сезон в Ростове. Следующий сезон служила у него в Новочеркасске. Потом летний сезон в Озерках. Когда в Петербурге узнали обо мне – если вы читали статью Тэффи – журналисты заволновались, начали писать, что появилась молодая талантливая актриса. Затем я уехала на зиму в Самару, и в Самаре уже получила приглашение в Петербург от театра Литературно-художественного общества (иначе он назывался Театр Суворина, потому что он принадлежал Суворину). Вот первый контракт на первые роли в Петербурге в 1906.
Значит, после революции 1905 года. И потом вы работали и жили в Петербурге?
Да. У Суворина я работала четыре года, потом ушла от него. Там трудные были условия для работы в том смысле, что была масса нелепостей несмотря на то, что Суворин обожал театр. Очень интересный был старик, между прочим. Мы с ним очень много разговаривали об искусстве, обо всем. Он любил со мной говорить. Он говорил: «Она сумасшедшая девчонка, но очень талантливая. Я ее люблю за это».
