Друг взошел на кафедру, и в зале воцарилась тишина. Кирилл на собратьев не смотрел. Открыл папку с документами и начал монотонно зачитывать сухие факты по этому делу. Закончил на том, что личность преступника установлена, но пока не будет разглашена в интересах следствия.

Он замолчал, и зал тут же взорвался волной недовольных голосов. Больше всех возмущались родственники погибших, которые требовали правосудия, и готовы были сами бросить все силы на поиск преступника.

Кирилл выждал, пока волна возмущения утихнет, чему немало поспособствовал Гессен-Штатский.

— Вы проделали большую работу. Но преступнику все же удалось скрыться, — начал говорить председатель. — Вы можете дать гарантии того, что убийства не возобновятся?

— Нет, мы не можем дать таких гарантий, — вздохнул Кирилл, но тут же взял себя в руки и посмотрел в глаза Гессен-Штатскому. — К сожалению, мы до сих пор не выяснили ни его мотивы, ни то, каким образом он убивает акудзин.

— Конечно, не выяснили. Вместо этого вы носитесь с человечками, которые его даже описать не могут, — раздался голос с первого ряда.

Говорил Максим Морозов. Вся мужская часть семьи Морозовых была здесь. Братья сидели по обе стороны от отца. Сам Алексей Морозов, казалось, совершенно не был заинтересован в происходящем. Максим же сверлил Кирилла презрительным взглядом, а Илья как обычно старался слиться с местностью, лишь временами нервно поглядывая на старшего брата.

— А ты до сих пор считаешь, что все равны, но сильные акудзины равнее? — повернулся к Морозову Марк.

— Не стоит вдаваться в бессмысленные споры, — предостерегающе проговорил с кафедры Голицын-старший, обращаясь скорее к сыну, чем к Максиму.

Но оба его проигнорировали, сверля другу друга взглядами, в которых сквозила ненависть.

— Ты, Голицын, насколько я помню, вообще не работаешь в Седьмом отделе. Так что отвечать передо мной будет Ищейка, — нагло усмехнулся Морозов.

— Кто ты такой, чтобы перед тобой кто-то отчитывался? — в тон ему усмехнулся Марк.

— Я — представитель сильнейшей семьи акудзин.

— Утрись своим тщеславием, Морозов, — засмеялся Марк. — Ты жалок и смешон и даже не входишь в Правление, а присутствуешь здесь по приглашению также, как и твой брат. Он, кстати, хоть и слабый представитель своего рода, но очень умён. Бери с него пример.

Илья дернулся, как от пощёчины, но видя, что Марк не собирается рассказывать о том, какую услугу он им оказал, начал что-то горячо шептать брату. Но тот его уже не слышал.

— Ты, Голицын... — начал было Морозов сквозь зубы, но его резко оборвал Гессен-Штатский.

— Прекратить! — властно приказал председатель. — Вы оба ведёте себя неразумно. Покиньте зал. Морозов вместе с братом, Голицын вместе с Вороновым.

Морозов хотел было возразить, но видя, что Марк с Иваном поднялись без лишних слов, кивнул Илье и тоже направился на выход.

— Ты, Голицын, охренел! — уже в холле бросил Морозов в спину Марка, который вместе с Вороном ожидал лифта.

Марк обернулся и смерил недруга презрительным взглядом:

— Это ты охренел. Ещё недавно тебе было плевать на полукровок, которыми являлись половина жертв. А теперь тебе, видите ли, не плевать! Пытаешься выиграть политические очки? Готовишься заменить отца?

— Марк, — предостерегающе позвал Ворон, зная, что, если друг завелся, его будет сложно остановить.

— Вы не можете поймать одного ублюдка! На хрена мы вас вообще содержим? Человеческие менты лучше бы справились! Тоже мне акудзины! Трахать человечек лучше, чем заниматься делом? Так? — взорвался Морозов.

Илья стоял позади брата и нервно смотрел на всех по очереди и после тирады брата попытался взять его за плечо, чтобы увести.

— Марк, — Иван потянул друга за рукав, но Марк уже не слушал.

Он подскочил к Морозову, оттолкнул Илью, а его брата схватил за воротник.

— Хватит, пожалуйста! — Илья подошел сбоку и взял Марка за рукав. — Я уверен, что сейчас не время. Максим, они найдут его!

— Марк, — в который раз повторил Иван и положил руку на плечо друга.

Ни один не хотел уступать. Сверлили друг друга взглядами, но все же Голицын отпустил Морозова и, развернувшись, пошел прочь.

— Ты был неправ, — бросил едва поспевающий за ним Ворон.

— Может и так, но это не отменяет того, что он говнюк.

— С этим не поспоришь, — усмехнулся Иван. — Бахнем по кофе и дождемся наших. Не парься из-за отморозков, они того не стоят. Ты попал в яблочко. Этот теперь будет крутиться в Правлении и когда-нибудь сядет в кресло отца или рядом.

— Тогда нас ждут тяжёлые времена. Дай дебилу власть, и он разрушит все до основания, — зло выплюнул Марк.

— И с этим не поспоришь, — вздохнул Ворон.

***

Тем вечером Марк оставил их с Лизой на попечение Софьи Эдуардовны. Эта властная дама провела им экскурсию по особняку, рассказывая об истории семьи и горделиво показывая древние китайские вазы, которые, возможно, видели династию Минь.

Маша с Лизой чинно ходили за ней, кивая и стараясь вести себя как благородные леди, но получалось плохо. Голицына то и дело одаривала их снисходительными взглядами, мол, чего ещё можно ожидать от простых человечек.

Поселили девушек в гостевых комнатах напротив друг друга. Маша долго не могла уснуть, хоть ложе и казалось королевским, белье вкусно пахло, а подушки и одеяла были мягкими и лёгкими. К счастью, в ночи пришел Марк и улёгся рядом, нагло притянув ее к себе. В его крепких объятьях она моментально провалилась в сон. А когда проснулась, его уже и след простыл.

Маша долго лежала в кровати и тупо пялилась на стену напротив. Зачем в гостевой комнате повесили на стену сабли и скрещенные копья, она не знала. Наверняка, это оружие видело царя Дария или Юлия Цезаря.

Наконец, Маше надоело валяться, да и, скорее всего, по мнению Софьи Эдуардовны, это было невежливо. Поэтому приведя себя в порядок, Маша спустилась вниз, где в столовой Лиза уже уплетала оладушки с душистым вареньем, нахваливая мастерство личного повара Голицыных.

Работников у них было достаточно: повар, две горничные, садовник и человек-оркестр, который занимался всем подряд: от замены лампочек до слесарно-столярных работ. Все сотрудники были из слабых акудзин, но, надо отдать должное Голицыной, она не общалась с подчинёнными свысока, напротив, она лучилась неподдельным дружелюбием,