Шрифт:
Закладка:
Третий факт. Общественная обстановка во всем мире и отвечающий ей современный уровень цивилизации потребовали и ввели в действие ряд новых средств общественной языковой коммуникации – средств технических. На этой почве сложилась глубоко своеобразная отрасль прикладного языкознания, исследователей которой часто называют лингвистической инженерией. В ряды языковедов вступил и очень уверенно занял в них свое место новый тип языковеда – инженер-лингвист.
Но на этом дело не остановилось. Тот аспект, в котором язык предстал в этой инженерно-лингвистической сфере, вызвал к жизни свою собственную систему приемов обращения с языком, свою лингвистическую технологию, а на этой почве зародились и получили развитие концепции, определяющие и саму природу языка. Это также факт, мимо которого пройти невозможно.
Четвертый факт, с которым мы также весьма явственно сталкиваемся, это появление новых теоретических положений в связи с развитием самой лингвистической науки. Всякая наука имеет собственную внутреннюю логику, направляющую течение научной мысли как вглубь, так и вширь. С этой стороны в высшей степени поучительно развитие лингвистических концепций, выдвинутых в свое время школой Бодуэна де Куртене в нашей стране, развитие этих концепций в работах членов Пражского лингвистического кружка, в дальнейшем – в особых формах и направлениях – в работах представителей Копенгагенской школы языкознания и далее – в работах некоторых американских лингвистов.
Другим примером действия внутренней логики развития науки может служить разработка вопросов языковой типологии, кстати сказать, той отрасли лингвистики, в создании которой наше языкознание также принимало большое участие.
Пятый факт, и последний, заключается в воздействии на языкознание других наук. Языкознание, как и всякая другая наука, существует в мире, где все явления общественной жизни, а вместе с ней и жизни природы так или иначе связаны между собой и воздействуют друг на друга. Поэтому влияние на науку о языке других наук – и общественных и естественных – вполне законно и неизбежно и даже в известной мере необходимо. Необходимо хотя бы потому, что нередко именно под влиянием каких-либо наук формируются новые положения языкознания. Наглядное подтверждение этого факта дает сама история языкознания.
Если обратиться к мировой лингвистической мысли последних десятилетий, нетрудно увидеть, какое большое влияние оказывают на языкознание другие науки, вернее их отдельные направления.
Упомяну хотя бы о несомненном воздействии на языкознание тех отраслей логики, которые называются логикой отношений и математической логикой. Упомяну о влиянии социологии, особенно того направления социологии, которое называют бихевиоризмом. На стыке языкознания и социологии возникло то, что называется антропологическим направлением в науке о языке.
Наконец, сильное влияние на языкознание имеют и те новые науки, которые именуются семиотикой и кибернетикой.
Таковы пять фактов, которые, по нашему мнению, обусловливают нынешнее состояние лингвистической мысли.
Но тут необходимо учитывать одно особое обстоятельство. Многие из тенденций, обрисовавшиеся в современном языкознании, по-своему выводят науку о языке в план общего мировоззрения, в план идеологии. И наоборот, многие чисто мировоззренческие факторы оказывают самое непосредственное воздействие на языкознание. И это относится равным образом ко всем направлениям современной лингвистической мысли, в том числе и к тем, которые протекают в сфере как будто самого прикладного, самого «технического» языкознания. Самым явным образом связаны с мировоззрением те отрасли науки о языке, которые возникли под влиянием кибернетики.
Таково состояние мировой лингвистической мысли в наше время. Как наша собственная лингвистическая работа, так и мировая наука о языке привели у нас к очень большому оживлению теоретической мысли. Совершенно несомненно, что языкознание в нашей стране в последние годы вступило в полосу своего подъема. Факт в высшей степени отрадный и обнадеживающий. Достаточно вспомнить целый ряд конференций как в Москве и Ленинграде, так и во многих городах Советского Союза, на которых обсуждались чисто теоретические вопросы.
Но в этом безусловном оживлении есть кое-что, что образует новые трудности. Все еще замечается известная склонность к догматичности, стремление преодолевать имеющиеся ошибочные или разрешать спорные положения с помощью именно догматических утверждений. Нередко такой «обратный догматизм» вызван вполне понятной резкостью отталкивания от догматизма прежней формации. Но все же здесь следует вспомнить о том, что настоящая борьба с догматизмом не может быть эффективной, если она ведется с помощью того же догматизма.
Мы можем все это преодолеть, и для этого у нас есть необходимые условия. У нас была и еще, к счастью, живет и работает группа лингвистов, всегда, даже во времена особой силы догматизма, искусственно и принудительно ограничивавшего исследовательскую мысль, ведущих свою работу во всеоружии лингвистических знаний и на должном общетеоретическом уровне. У нас всегда была и есть многочисленная группа лингвистов, ведущих работу исключительно важную по своему культурному значению, – работу по изучению языков народов нашей страны; группа лингвистов – несравненных знатоков самого разнообразного языкового материала, привыкших считать лингвистическим фактором лишь то, что дает языковой материал в его действии. У нас есть кадры молодых лингвистов – образованных, талантливых, с большим тяготением к большим теоретическим проблемам, – тяготением, подкрепляемым при этом весьма острым ощущением новых путей, по которым идет наука.
Но при всех этих различиях все мы в одинаковой мере проникнуты единым желанием: делать именно то, что нужно нашему социалистическому обществу; проникнуты желанием сделать науку о языке в нашей стране достойной величия нашего общества. Таким образом, мы считаем, что настоящее серьезное обсуждение в печати перспектив развития советского языкознания у нас состояться может.
Как же мы должны его провести? Для ответа на этот вопрос надо сначала сказать, чего мы не должны делать. Мы не должны тут же, с самого начала, предлагать нашей лингвистической общественности какую-нибудь готовую теорию. Мы не можем этого сделать сейчас, во-первых, потому, что у нас нет еще всех необходимых данных, если помнить о том, что представляет в настоящее время мировая наука о языке вообще. Мы не можем этого сделать, во-вторых, потому, что нам нужно сначала выслушать мнение не одного какого-нибудь лингвиста, пусть и очень авторитетного, или какой-нибудь группы единомышленников, а по возможности разных лингвистов, представителей различных направлений и оттенков лингвистической мысли.
Мы должны поставить