из Венгрии и далее везде. Вернулись на родину только в начале весны, где на всех посыпался дождь наград и милостей. Народ высыпал на дороги, по которым шествовали возвращающиеся домой войска, и встречал хлебом с солью и обильным угощением. В столице устраивались торжественные приемы и балы, где в обязательном порядке присутствовали кавалеры орденов и, чем больше их было, тем престижней считалось мероприятие. Я получил очередной чин майора и орден Георгия четвертой степени. Так же мне было пожаловано имение в Н-ской губернии и триста душ крестьян, проживающих в трех деревнях. Теперь я стал настоящим помещиком! Хотя совсем и не стремился к этому. Придется теперь придумывать, как построить передовой колхоз Ильича. Ха-ха! Попросил Александра Никитича присмотреть за именем и подобрать к нему хорошего управляющего. Тесть получил орден Белого Орла и повышение в чине до четвертого ранга. Мое имя, как изобретателя нового оружия, похоронено под многими грифами секретности, поэтому основная слава досталась тестю, но я не в обиде. Он заслужил! Без него не было бы меня в том качестве в котором нахожусь и тем более новых пушек.

В очередной раз расстался со службой и верхами, так как по весенним дорогам еще не проехать, в сопровождении двух казаков отправился в Крым. Тот встретил меня буйным цветением и тюльпанами вдоль дорог. Когда за очередным поворотом открылась долина с нашей фазендой, сердце учащенно забилось, и я не выдержав дал шпоры коню. Проскочил пост охраны, которые чуть не принялись палить , но, узнав, лишь помахали вслед головными уборами. Как специально, весь детсад с няньками гулял в саду и, увидев меня стали кричать, что папка приехал. Конечно папка! Я не делаю разницы между детишками. Пришлось спешиваться и обнимать малышей, устроивших кучу малу. Тут нарисовалась маман и отругала меня за антисанитарию, велела идти мыться и уже потом с детьми вошкаться. Я чмокнул ее в щеку и поспешил в свои апартаменты. Моя милая еще на подходе к нашей берлоге повисла на мне, сначала визжа от радости, а потом плача от избытка чувств. Надо ли говорить, что с шеи она так и не слезла. Пришлось снимать одновременно одежду с себя и с нее пока она, хихикая и ежась от щекотки, обнимала и гладила меня, проверяя на предмет новых шрамов. С удивлением не нашла и уже не отвлекалась от своей любимой игрушки, которая тоже была очень рада встречи с ней. Нас с младшим быстро помыли и вот мы с любимой уже одно целое, пронзенные амуром и задохнувшиеся от остроты чувств. Первый раунд почти сразу перешел в крещендо. Я был на взводе, да и Оленька у меня впечатлительная барышня. Небольшой сбой не помешал нам продолжать наслаждаться друг другом и вскоре, из незакрытого в спешке окна, двор огласил ее счастливый крик.

На последующем совместном обеде дамы весело подшучивали над Оленькой о ее несравненном голосе, советуя начать петь романсы. Она, ничуть не смущаясь, в ответ подкалывала маму и сестренку, что у них то, как раз голоса нет, намекая на отсутствие мужей. И дальше в таком же духе, мол завидуйте молча. Елизавета Матвеевна родила зимой очередную девочку, и я уже успел ее немного подлечить. Теперь я это делаю походя, не прилагая особых усилий. На войне приходилось много и быстро лечить, вот и напрактиковался. Алешка первый попросил рассказа о победе над французами, и я целых два часа рассказывал и рассказывал. Особенно дам впечатлили масштабы сражений и количество погибших. А еще они живо интересовались, как были одеты парижанки, а Оленька встрепенулась и стала подозрительно на меня поглядывать. Тут маман отыгралась за поражение в предыдущих дебатах и довела доченьку до ревности, когда начала обсуждать распущенность нравов у французских женщин. Я конечно отнекивался и утверждал что ничего особенного не заметил, но вечером все же изрядно выдохся, доказывая, что все Оленькины подозрения не стоят и ломанного гроша. Я оказался весьма убедителен и довел любимую до состояния полнейшего изнеможения, после чего она счастливая отправилась на свидание с Морфеем.

- А они, правда распущенные? - приставала на следующий день Оленька, когда мы решили устроить конную прогулку вдвоем.

- Никто в Европе не сравнится по красоте с русскими женщинами, разве что сербки, но они по сути тоже нашего корня. А уж с тобой, моя милая, не сравнится никто в мире! – Получил признательный взгляд и вздох, от невозможности подарить благодарный поцелуй. Вскоре ей такая возможность представилась, когда мы наткнулись на берегу небольшой речки с целой поляной цветов. Сначала мы восторженно побегали по ней, бегала конечно Оленька, а я просто любовался. Затем она сплела венок и уже потом прильнула благодарным поцелуем. Наши тела плавно опустились на цветочное ложе, пьянящее своими ароматами не хуже вина и отдались своим чувствам, потеряв чувство времени и пространства.

- Теперь надо мной опять будут смеяться, - произнесла Оленька, разглядывая истерзанное платье с зелеными пятнами на попе и спине, а также со следами моих бурных чувств. – Может, уже не будешь предохраняться?! Так мы никаких платьев не напасемся! Сашуле уже два годика. Пока то, да се будет три, когда придет время рожать.

- Ты разве опять хочешь ходить с животом? А потом страдать при родах? – целую прекрасную и удовлетворенную женщину, любуясь озабоченным лицом.

- Ну, это все временно, зато я смогу чувствовать тебя полностью. Хочется иногда понежиться, не размыкая объятий. Мне этого не хватает. И потом, у нас получаются милые детки, а еще тебе нравится мой животик, а еще…

- Стоп, стоп! Я тебя понял! Может ты и права. Подумаем на свежую голову и решим.

Вернулись мы по всем правилам военного времени. Сначала я произвел разведку на наличие язвительных язычков и острых глаз, потом уже по моему знаку пробежала моя супружница. Мы весело поплескались в мраморном бассейне, смеясь над собой и радуясь жизни.

Каждый день до обеда мы занимались детьми, развлекая и общаясь со всеми. Вторая половина дня заканчивалась по разному, в зависимости от нашего настроения. Мы могли валяться в беседке в компании мамы, сестренки и иногда Алешки, развлекая друг друга разговорами и угощаясь дарами южных садов. Но чаще мы сбегали вдвоем на свой любимый пляжик и любили друг друга. Я поддался на уговоры и теперь от души засеивал пещерку своими семенами, доставляя тем себе и жене немало удовольствия.

В один из дней приехал Александр Никитич с мужем Машеньки, подняв небольшой