— Ну как — зачем, — Макар возвращается к ней под одеяло, сграбастывая сильными мускулистыми руками и прижимая к себе. — У дипломатов особые визы, право на пересечение границ, работа опять же в других странах. Конечно, я взял французский, но ты меня предупреди, какие еще языки понадобятся. Вдруг ты тут не задержишься.

— Это… ради меня? — она поднимает взгляд на своего невыносимого сводного брата, испортившего ей все детство одним своим присутствием. Малолетнего сопляка, от которого были одни неприятности. Противного подростка, мерзким голосом комментировавшего ее внешность, ее поклонников и ее увлечения.

Смотрит в его светлые голубые глаза и ничего не может сказать из-за комка в горле, с трудом сдерживающего потоки слез.

— Это будет не сразу, — он касается сухими губами ее лба. — Сначала надо доучиться. Но у меня будут каникулы и практика. Связи твоего отца помогут устроиться, куда нужно.

— Ты… сказал папе, зачем тебе быть дипломатом?

— Нет, конечно, — ухмыляется Макар. — Я не самоубийца. Зато-о-о-о-о… Знаешь, что я узнал?

— Что? — спрашивает она сиплым шепотом и сердечко ее сжимается от тревоги.

— Я узнал, где в этом городе найти белую карету и шестерку коней.

Он так доволен собой и так улыбается во всю морду, что Маруся никак не может сказать ему, что не понимает, зачем ему карета. Секунду не понимает. Две не понимает.

Три не понимает.

А потом — понимает.

— Четверку… — шепчет она. — Четверку лошадей. Ты перепутал.

— Да? — он чешет в затылке. — Ладно. Много не мало. Думаю, ты переживешь такое нарушение планов.

— А платье?.. Я же не могу… — Марусе кажется, что она спит.

Совершенно точно спит.

Макара просто не может быть в ее крошечной квартирке, уже пропахшей им насквозь.

Чтобы не разрушать сладость сновидения, она подыгрывает своему воображаемому сводному брату. Притворяясь, что всерьез обсуждает с ним свою свадьбу.

— Мы купим самое шикарное платье, что сможем найти, — заверяет ее Макар. — Уверен, что кто-нибудь из французских кутюрье обязательно придумал платье пышное, как у принцессы, но при этом удовлетворяло бы строгому вкусу твоей мамы.

— Мы скажем маме? — пугается она.

— Мы никому не скажем, — заверяет Макар. — Даже нашему брату.

Маруся молчит. Этот сон слишком реален.

Особенно реальным он становится, когда Макар вновь переворачивает ее на живот, кладет под бедра подушку и долго медленно трахает ее до искр из глаз.

Подозрительно умело — ей кажется, или он за прошедшие месяцы научился кое-чему новому? Щепотка ревности придает ее наслаждению дразнящую остроту.

И не только ее — когда дело доходит до ее язычка на его разбухшей головке, Макар тянет ее за волосы и сквозь зубы шипит:

— С кем это ты так научилась?

Маруся прячет тайную улыбку.

Она хорошая ученица и вполне способна прокачаться исключительно в теории.

Улыбка тает, когда она думает, что кое-что он еще не знает.

По-настоящему важное.

Завтра, думает Маруся. Я скажу ему завтра. У нас будут все выходные, чтобы это обсудить.

Эпилог 3

Сонливость последних недель играет с ней забавную шутку. Утром сквозь дремоту она чувствует горячее дыхание на своей шее, нежные прикосновения шершавых подушечек пальцев к соскам. Из-за беременности грудь ее стала намного чувствительнее, и Маруся стонет сквозь сон, чувствуя, как разбегаются по телу колкие искры.

Но проснуться не получается никак, только выгнуть спину, когда сзади прижимается горячее тело, и твердый член легко проскальзывает в нее, влажную и до неприличия готовую к этому.

Губы шелестят по ее шее, зубы осторожно прикусывают кожу на затылке и тут же выпускают.

А о живот трется еще один член, и еще одни губы оставляют дорожку поцелуев до груди до горла.

Как всегда — ненасытные! После вчерашней ночи можно было бы…

Стоп!

Марусю встряхивает всю с ног до головы, она распахивает глаза и видит лежащего напротив Макара, который нежно целует ее и кивает за спину. Она оборачивается и встречается со знакомым ленивым взглядом из-под полуприкрытых век. У Никиты колючая трехдневная щетина, он пахнет гарью и сосновой смолой, а его член толкается в нее все быстрее и размашистей.

Макар удерживает ее бедра на месте, чтобы брату было удобнее врезаться твердыми бедрами в мягкую попу, а его пальцы колдуют у нее между ног, и долгий ее стон сливается с хрипом Никиты, судорожными толчками изливающегося в нее.

Поцелуи с двух сторон, ласки в четыре руки, два тела, сжимающие ее с двух сторон, наполняют казалось бы забытым летним счастьем.

Приподняв голову, Маруся даже удивляется хмурой погоде за окном — она готова была увидеть зелень листвы и пронзительной солнце, льющееся с небес.

— Когда?.. — растерянно спрашивает она Никиту. — Как?

Он лежит обнаженный на ее неширокой кровати, где они с трудом помещаются втроем, расслабленно закинув одну руку за голову, а другой рассеянно лаская ее ключицы. Грудь нетерпеливо ноет от близости его пальцев, но Маруся пока не сдается зову своего тела.

— Самолетом и автобусом, — пожимает он плечами. — Утром. Соскучился очень.

Он говорит это так равнодушно, что можно было бы не поверить. Если бы она не знала, сколько усилий требуется для того, чтобы добраться к ней сюда. Даже Макару было нелегко, а у Никиты морское училище, где, мягко говоря, не приветствуются прогулы.

— Ты знал? — оборачивается она к Макару.

— Нет, — пожимает он плечами.

— Но не удивлен, — утвердительно говорит она и понимает, что удивляться действительно нечему.

Даже разлученные, близнецы продолжают думать и чувствовать одинаково — она много читала об этом в последнее время. Так что их появление с разрывом в несколько часов — не чудо.

Чудо — что они вообще появились.

— Хочу сказать, что уже договорился и буду служить на грузовом судне, одним из пунктов назначения которого будет Брест. Сначала предлагали к военным, но меня ж не выпустили бы потом к тебе. Потом круизный, но я решил, что ты будешь ревновать к скучающим богатым дамочкам.

Никита одной рукой держит сэндвич, который ему сделал брат, а другой продолжает обнимать Марусю. Она едва уговорила их позволить ей накинуть футболку — прохладно.

Но выпустить ее даже не пытается просить.

На словах про ревность он звонко чмокает ее в щеку, вновь царапая щетиной.

Она не спорит. Будет