– Что-то здесь совсем не чисто, – к одиноко сидящему за столом ученому присоединился коллега. – Во-первых, практически у всех работников в первые же дни “накопители”[12] показали большие дозы. У меня есть мысли по этому поводу, но мне нужно время, чтобы понаблюдать за обстановкой, дабы не быть голословным.

– А во-вторых?

– Девочка! Она здесь уже на протяжении двух недель! Я попытался поговорить об этом с Легасовым, но он ушел от ответа. Мне кажется, он что-то скрывает…

– Ты просто параноик. У него огромная куча дел, а ты лезешь со своими ненужными вопросами.

– Ты его защищаешь, потому что он твой друг!

– И что? Он хороший специалист, он просто делает свою работу! Что ты привязался к нему с этой девочкой?!

– А ты сам? – приятель прищурился и оценивающе посмотрел на ученого. – Ты сам что думаешь по поводу этой девчонки? – он с особой неприязнью ткнул пальцем в девочку, продолжающую стоять напротив стойки.

– Ничего. – Александр отложил ложку и откинулся на спинку стула.

– Совсем?

– Совсем. У меня есть дела поважнее.

Тучи сгустились до предела. В любой момент мог развернуться настоящий ливень из проблем и неприятностей. Радовало только одно: спустя десять дней масло в кратере реактора перестало гореть и выделять смертельно опасные вещества. Их выброс практически тут же прекратился. Топливо само растворилось в расплавленных металлах, образовав радиоактивную лаву.

Однако в день окончательного тушения оно начало прожигать нижние уровни энергоблока.

– Валерий Алексеевич, а вы помните, раньше была такая шутка: при тяжелой аварии на АЭС ядерное топливо прожжет всю Землю насквозь и дойдет до Китая?

– “Китайский синдром”?

– Так вот, Валерий Алексеевич, я не хочу вас пугать, но появилась возможность для этого “Китайского синдрома”: верхние и нижние барботеры будут проплавлены, а какая-то часть топлива попадет в землю и, проплавляя ее насквозь, дойдет до водоносных слоев.

– Я отлично понимаю вас, Евгений Павлович[13]. Эти самые водоносные слои располагаются в тридцати двух метрах под станцией. Я уже давно заметил, что Чернобыльская АЭС построена крайне неудачно. Я докладывал об этом и Рыжкову, и Лигачеву. Они нашли этому простое объяснение: станцию строили очень быстро, материалы дешевые и некачественные, и большую часть из них сворованы самими строителями. Укладка бетона произошла ошибочно, но мы же обсуждаем риск радиационного заражения грунтовых вод, верно?

И, кстати, прошу заметить, что этот “синдром” маловероятен, но если все же малая часть топлива попадет в подземные воды, произойдет существенное заражение большого бассейна, питающего заметную часть Украины. И опять же повторюсь: вероятность этого крайне мала, поэтому я не вижу смысла озадачиваться подобными проблемами.

– Но я все же настаиваю на этом, Валерий Алексеевич! Нужно немедленно соорудить нижний поддон под фундаментной плитой реактора. Я знаю, что вы специалист в своем деле, но не нужно ко всему относиться с такой халатностью…

– У меня не было и тени намека на халатность, Евгений Павлович! Мне, как и вам, очень тяжело достаются подобные решения. Вы отлично знаете, что пожар окончательно потушен, выброс радиоактивных веществ на время приостановлен, но а дальше-то что? Эта дыра реактора будет стоять открытой до конца наших дней? Тогда мы подпишем смертный приговор не только себе, но и ни в чем неповинным людям!

– Я вам предлагаю выход: заняться строительством поддона, чтобы радиоактивное топливо не попало в грунтовые воды. А этой дырой, как вы ее прозвали, мы займемся сейчас же. Я позволю себе заметить, Валерий Алексеевич, что это не займет много времени, да и проблему эту решить очень легко: нужно накрыть реактор неким сооружением, что-то типа “коронки” на больной зуб. Вы понимаете, к чему я веду?

Валерий проводил взглядом уходящего коллегу и, когда тот вышел, прикрыв дверь, вытащил дрожащими руками из кармана брюк начатую пачку сигарет.

– Может, стоит им все рассказать? – обращаясь к самому себе, произнес он, стоя у запыленного окна и наблюдая за мужчинами в грязных ватниках. – Это не обойдется без последствий, зато под охраной он меня не достанет.

– Ты не прав, Валера, ой как не прав.

Ученый резко обернулся и встретился с серыми глазами незнакомца.

– О, братцы, я пропал! И здесь нашла! – раздался громкий смех.

Шестеро парней сидели на кроватях и играли в карты. Василий, опершись об постель локтем, лежал спиной к выходу, когда Раиса с замиранием сердца вошла в палату.

– Вася! – закричали его друзья по палате.

Он обернулся.

“А он такой смешной!” – Рая прикрыла улыбку кончиками пальцев и спрятала искорку волнения на дне зрачков: терзающая сердце тяжесть отошла на задний план, уступая место бурной радости.

На нем была пижама не его размера. Короткие рукава, короткие штанишки. Опухоль уже сошла с лица. Рядом стояли капельницы с каким-то непонятным раствором, который вливали в вену через определенное время.

С улицы на пол струился золотистый солнечный свет. На окнах висели легкие белые занавески. Со двора доносился шум, растворяющийся среди тотальной суматохи больничных стен.

– А чего это ты вдруг пропал?

Василий встал с кровати и, довольно улыбаясь, подошел к девушке, раскинув руки в стороны, но врач его тут же одернул:

– Сиди-сиди! Нечего тут обниматься.

– И правда жеж! У нас впереди еще столько времени, успеют нам надоесть эти объятия! – пошутила довольная Раиса.

– Братцы! Наша, из Припяти, приехала!

Услышав шум за спиной, девушка обернулась и увидела несколько человек в коротких пижамах, толпящихся на пороге. Мысленно сосчитала их и, повернувшись обратно к Василию, улыбнулась.

Двадцать восемь человек.

– Как там дела? Что нового у нас в городе?

– Эвакуация. – Рая тяжело вздохнула и опустила голову. – Весь город увозят на пять дней, если не больше. Нам ничего толком не объясняют, говорят, государственная тайна, совершенно секретно…

В палате воцарилась гробовая тишина. Ребята как по команде замолчали, поджав губы и сверля друг друга испытывающими взглядами. Раиса терзала рукав кофты, не представляя, что будет дальше, и лишь опустила взгляд, скрывая за густыми ресницами тревогу о ночлеге.

В больнице ей не позволят остаться.

“Я готова биться и кричать, лишь