— И что мне нужно сделать? — Обалдевший Руслан привстал на кровати. — Если хотите меня взять на испуг, то знайте, что я, как и вы, ни в Афгане, ни здесь ни перед кем не преклонялся.

— А ты ведь и действительно наивный. — Незнакомец улыбнулся и вновь пригубил из бокала. — Думаешь, что здесь афганское скопище? Ошибаешься. Твои инвалиды сами себя стреляют и взрывают. Мы же не благотворительная организация. У нас будешь пахать как папа Карло. А пока докажешь нам на практике, чему учился в Афгане, потом и разговор продолжим.

На улице он увидел, что незнакомца окружают несколько вооруженных ребят. Руслану вручили снайперскую винтовку иностранного производства и предложили поразить небольшую мишень, расположенную где-то на расстоянии около ста метров. В прицел он увидел небольшой листок бумаги с ксерокопированной фотографией какого-то мужчины. Как когда-то на войне, он аккуратно прицелился ему в нарисованный лоб и плавно нажал на спусковой крючок. Раздался глухой выстрел. Дырявый листок сорвало с забора, и он, тихо кружась, опустился в небольшую лужицу.

— Ну и как, убедились, что я в вашу башку не промахнусь? — Руслан опустил винтовку. — Но сразу же предупреждаю, что стрелять больше не собираюсь. Отвоевался. Это для вас стрельба в новинку, а я видел, что такое смерть. Так что прощайте.

— Не переживай, старлей. — Неизвестный обнял его за плечи. — Это тебя проверяли, если так можно сказать, на «вшивость». У нас другая работа, и с мокрушниками нам не по пути. Но если хочешь уходить, то тебя никто не держит. Живи, как хочешь. Но вот только ты, падаль, нам должен возвратить всего десять кусков «капустой». За то, что мы тебя лечили, развлекали, костылюшки разные покупали. На все и про все даю тебе одну неделю, — бросил вслед уходящему Руслану неизвестный. — Не уложишься, не увидишь больше ни своего паспорта, ни своей родненькой сестрички Наташки. В память о тебе посадим ее на иглу. Ей это только в кайф будет. Была алкоголичка, станет еще и наркоманкой.

Руслан не хотел верить, что его загнали в угол Оказывается, его сестренка здесь, жива. И только от его решения зависит ее жизнь. Наташка, единственная родная душа на этой земле. Ради нее, ради ее лечения, он был готов заработать любые деньги. Любыми способами.

Он не подал виду, что внутренне согласился. Но до конца не верил в слова своего вербовщика.

Еще не доходя до комнаты, он услышал голос сестры. Она плакала и молила его, Руслана, о помощи. С трудом переставляя внезапно ставший тяжелым протез, он вошел в комнату. Возле видеомагнитофона стоял один из охранников. А на экране было лицо его Наташки. Она почти не изменилась. Родные черты.

Рядом с ней по ту сторону экрана стоял неизвестный. Он улыбался и предлагал Наташе еще раз слезно попросить Руслана поработать на него.

Это было выше его сил. Он попросил охранника выключить телевизор и сказать хозяину, что согласен.

— Ты же ведь умный мальчик, — продолжил как ни в чем не бывало хозяин, появившись через час с небольшим в его комнате. — Хочу тебе предложить вот какую работу. Будешь у меня курировать инвалидов в районе Савеловского, а также на Сущевке и на Дмитровском. Работа непыльная. Для того чтобы сам понял что и почем, тебя в течение месяца будут оставлять на Сущевском валу. Будешь работать на костылях, без протеза. Кстати, твой камуфляж тебе привезут. Не забудь повесить на лацкан твой орден. А с сестрой увидишься уже завтра. Можешь забрать ее к себе в комнату, которую я для тебя уже снял.

Все сделали действительно очень оперативно. Уже на следующий день, около шести утра, его подняли, одели в камуфляж Российской Армии. Один из приехавших вытащил из кармана его боевой орден и протянул на ладони.

Руслан был готов вновь оказаться там, в Афганистане, один на один с десятком вооруженных моджахедов, но только не здесь, в центре столицы. Ему казалось, что все тыкают в него пальцем, хихикают и говорят о том, что он самый обыкновенный мошенник, который украл военную форму и конечно же чужой орден. Но и возвращаться без денег он тоже не мог. Эти неизвестные забрали его паспорт и тем самым сделали его как бы своим рабом. Да и сестра у них под надзором.

— Парень, подойди сюда, — из роскошного «мерседеса» высунулся молодой парень, — я сам был солдатом в Афгане. Видел тоже и смерть и награды. Знаю, что просто так «Звездочку» не дают. Так что вот, бери. — И он протянул двадцатидолларовый банкнот.

К вечеру в его кармане уже было около ста пятидесяти долларов и около двухсот тысяч рублей старыми.

— Ну что, старлей, тяжела ли для тебя оказалась эта высота? — улыбнулся новый хозяин. — Будешь себя хорошо вести, не только денег заработаешь, но и человеком станешь. Ногу у другого оттяпают и тебе пришьют. У нас в стране за бабки все удавятся.

— И ты тоже? — не удержался Руслан.

— А я что, не человек? — раздалось в ответ.

С того дня его стали вывозить на работу регулярно. Ежедневные доходы были не такими большими, как в первый раз, но жить позволяли. Даже с учетом того, что он ежедневно отстегивал своему шефу около двухсот тысяч рублей.

Уже через две недели «за отличие в работе» хозяин подарил ему инвалидную коляску. Теперь стало зарабатывать гораздо легче, не нужно было на одной ноге словно аист стоять на перекрестке по двенадцать часов. Теперь можно было кататься, выпрашивая милостыню.

Как раз именно на третьей неделе работы мы с ним и увиделись.

Руслан не узнал меня. За эти годы я очень изменился. Да и не ожидал он в многомиллионной столице встретить знакомого.

Уже вечером, после того как он рассчитался со своими хозяевами за рабочий день, мы заглянули с ним в небольшое открытое кафе возле Савеловского вокзала.

В своей инвалидной коляске он сидел за столом, опрокидывал рюмку за рюмкой, ковыряя кривой вилкой в салате «оливье», и рассказывал о своей жизни. Меня не стеснялся, говорил обо всем откровенно и, кажется, от этого ненавидел себя еще больше.

— Ты представляешь, я, боевой офицер, должен просить милостыню, как последняя собака. — Он с силой ударил по столу, так, что тарелка не выдержала и упала на пол. — Должен служить этим бестолочам только для того, чтобы прокормить себя. Ведь кто я? Вчерашний фронтовик, классный офицер. А сейчас лишь жалкий инвалид, пустое место. Мне тут не так