Шрифт:
Закладка:
К счастью, он оказался на своём этаже. К несчастью, дверь в их комнату по-прежнему была открыта настежь, а на его кровати спал Адильбек. В одежде и обуви. На соседней кровати, также не раздеваясь, спал незнакомый мужчина. Пустые бутылки валялись на полу и стояли на столе, последнюю недопитую Адильбек сжимал в руке. Под ней образовалась сладкая лужа, в которой копошились пленённые осы. Ещё с десяток полосатых мстителей с мерным гулом кружили по комнате. Робкие попытки растолкать казаха успехом не увенчались. От идеи полить его холодной водой Ромка отказался по причине крайней вспыльчивости последнего в подобном состоянии и веса уверенно за сотню. Кажется, тот рассказывал вчера, что ударом кулака валит лошадь на землю. Может, и врал, но проверять не хотелось. Пришлось вернуться в комнату гостеприимной леди и снова нырнуть в постель. Горячее тело призывно прильнуло. А что, всё не так уж и плохо!
Потом она покормила завтраком и его, и двухлетнюю дочку, и они вместе отправились гулять в парк Горького. Они катались на лодке, кормили уточек и ели шашлыки. Чем не идиллическое семейное воскресенье? После обеда ребёнка сморило, и Ромка нёс девочку на руках до метро. Она доверчиво положила голову ему на грудь и тихо посапывала. А у него сжималось сердце – как там его Юлька?
Расставаясь у дверей её комнаты, он так и не решился спросить, как зовут эту пухленькую, чистенькую, всю в кудряшках аспирантку третьего года откуда-то из Сибири…
* * *
И вот распределение. Они сидят в большой аудитории, обстановка торжественная: на столах скатерти, графины с водой и стаканы – всё как положено! Выпускники напряжены, даже те, кто давно знает, куда его сейчас распределят. Ромка испытывает апатию. Он не знает, что сейчас услышит, но про себя твёрдо решил – никуда из Москвы он не уедет. Чего бы ему это ни стоило! Он болт забьёт на это распределение, он останется здесь без прописки, нелегально, как угодно! Это его город! Здесь его друзья, круг общения, деловые связи. Он любит этот город, в конце концов! Так же нежно, как ребёнок любит маму. Мы не задумываемся о том, что нам дорого, пока не наступает пора расставаться.
– Выпускница Казарновская Дарья Робертовна распределяется в Институт международных экономических проблем. Поздравляем! – аплодисменты.
– Выпускница Гинзбург Фаина Феликсовна распределяется в Министерство внешней торговли. Поздравляем! – аплодисменты.
– Выпускник Романов Роман Александрович распределяется в Пензенский политехнический институт на должность преподавателя политэкономии. Поздравляем! – аплодисменты.
Ромке не хотелось даже вставать, но пришлось. Он поднялся и глупо раскланялся. Молодой доцент Марчук, возглавлявший комиссию по распределению, радушно улыбался, глядя на Ромку, и ждал, когда тот подойдёт расписаться в направлении. Сам Марчук, блатной на все сто процентов, в тридцать два года был замдекана по работе с иностранными студентами, на факультете проводил времени меньше, чем в загранкомандировках и по утрам лихо подкатывал ко второму корпусу гумфаков на новенькой бежевой шестёрке. Он прекрасно понимал, что Ромка отправляется в жопу, но поздравлял, изображал радушие и готовился фальшиво напутствовать вчерашнего студента гордо нести звание выпускника МГУ, в какие бы ебеня его не направили. Однако произошло непредвиденное. Проснулся до того сладко дремавший профессор Майер, собственно, завкафедрой Планирования, чьих выпускников сейчас распределяли. Прошедший три войны, финскую, Великую Отечественную и японскую, заслуженный деятель науки РСФСР, автор 20 книг по Планированию Народного хозяйства СССР, бывший начальник отдела Госплана СССР, Владимир Фёдорович Майер на склоне лет любил поддать. А поддав, не стеснялся в выражениях. Вот и сейчас, в девять сорок утра, профессор слегка загрузнел и мирно посапывал в президиуме. Но на фамилии Романов почему-то проснулся:
– Марчук, погоди, не тараторь! Куда там ты парня отправляешь?
– В Пензу, Владимир Фёдорович. В политехнический институт…
– Ты хочешь в Пензу? – это уже обращаясь к Ромке. Тот отчаянно замотал головой.
– То есть мне в аспирантуру вы одних баб блатных насовали, которые через год забеременеют, а парень-спортсмен в Пензу поедет?! – голос профессора наливался по мере того, как он говорил. Марчук на глазах съёживался. Запахло скандалом.
– Владимир Фёдорович, у него рекомендации кафедры в аспирантуру не имеется… – совсем не вовремя проблеяла секретарь собрания.
– Что значит не имеется?! А я здесь на что?! – Майер начинал багроветь. – Быстро на кафедру и назначить заседание через десять минут! На повестке дня один вопрос – рекомендация выпускника Романова в очную аспирантуру! – это уже секретарю кафедры, которая тут же метнулась из аудитории, только её и видели.
– Владимир Фёдорович, ну, так вопросы не решаются… – пришедший в себя Марчук попытался взять ситуацию под контроль, поскольку формально именно он являлся здесь главным. Не тут-то было!
– А ты мне не указывай, как решаются вопросы, мальчишка! Пока я заведующий, вопросы будут решаться, как я сказал! Ишь, моду взяли в кулуарах шушукаться! – с этими слова профессор грузно встал и направился к дверям. В дверях обернулся и, обращаясь к Ромке:
– А ты что прирос, бегом на кафедру!
Тому не нужно было повторять дважды! Марчук с облегчением проводил их взглядом. Авторитет Майера был ему не по зубам.
На кафедре, на удивление, все были в сборе. Майер сел во главе длинного стола, Ромке пальцем указал встать перед столом и очень энергично произнёс:
– Заседание кафедры объявляю открытым. На повестке дня один вопрос – рекомендация выпускника Романова в очную аспирантуру нашей кафедры. Я – за! – и поднял руку. Все тут же дружно подняли руки!
– Так, кто против? Воздержался? Принято единогласно! Заседание кафедры объявляю закрытым.
