ее и к Иштвану уезжал от гордости. А как неделька пройдет, у Вильмы дело какое наклюнется, так она за ним человека и посылала. Кого-нибудь из моих трактирных. Он малость остывал и приезжал. До новой распри.

Волков глянул на Сыча, и тот его сразу понял:

– Экселенц, ночь на дворе. Завтра поутру.

– На заре.

– На заре, – кивал Сыч, – я сержанта предупрежу, возьмем с собой. Чтобы не думали о нас как о разбойниках.

* * *

Сыч метался по хутору, лицо злое. Два домишки, и оба пустые. Сети в сарае. Лодки разные вокруг, пристань-мостушка. Баркас к ней еще встанет, а баржа уже нет. Хорошее место. Да вот нет тут никого.

– Недавно ушли, – говорил Фриц Ламме, озираясь. – Пепел в очаге еще не осел. Ночевали тут. Навоз у привязи свежий, кто-то конный был. След на дорогу не повел. Вдоль реки уходил, таился. А еще один на лодке, наверное, ушел. На песке от башмаков отпечатки до воды самой и след от лодки.

– Тот, что на коне, может, Ганс был?

– Может быть, он, а может, и не он, – пожимал плечами Сыч. – Разве угадаешь?

– Думаешь, знали о нас? – мрачно спросил Волков.

– Да Бог их знает, может, и предупредил кто, или сложилось так просто.

Кавалер поманил рукой сержанта, который стоял со своими людьми в сторонке. Тот быстро подошел.

– Говорил кому о том, что мы сюда едем?

– Нет, господин кавалер, – отвечал сержант.

– Говори без вранья, не то на дыбе спрошу.

– Да не говорил никому, как вы велели, даже людям своим не сказал. Да и некому мне говорить, никто и не спрашивал меня… Кроме лейтенанта.

Волков смотрел на него в упор и больше не задавал вопросы, сержант сам говорил:

– Путь-то неблизкий – пехом идти, пошел с ночи к лейтенанту, телегу с конем просить, он и спросил зачем. Я сказал, что с вами поеду на реку, Иштвана Лодочника ловить. Он дозволил телегу взять. И все, боле никому ни слова.

Сыч, подошедший к ним, услыхал конец рассказа и еще больше обозлился, но ругаться не стал. Отвел кавалера в сторону и сказал тихо:

– На лейтенанта грешите?

– А на кого же еще думать? – Волков был мрачен, не полюбился ему фон Вайгель.

– Ничего, есть у меня мыслишка одна.

– Ну, говори.

– Выворачивает меня, как подумаю, что сидит вон на том острове, – Сыч кивнул в сторону реки, – человек и смеется над нами, дураками.

– Считаешь, он там?

– А зачем ему далеко бежать, он перед нами чист. Это Гансу от нас прятаться нужно. Ганс и убежит подалее. А этому Иштвану долго скрываться резону нет. Уедем мы – он и вернется.

– Думаешь?

– Думаю. Чего ему там, на острове, ночевать-куковать, ночи-то у реки холодные, а тут домишко, печка, перина какая-никакая.

– Думаешь, стоит подождать его?

– Думаю. До утра не придет – так вернемся в город. Сейчас сделаем вид, что уезжаем, у дороги холм большой, за ним встанем. С холма того и реку должно быть видно, и хуторок его. Посидим на холме – поглядим, постережем до утра, зря в такую даль тащились?

– А на кой он нам сдался, этот Иштван? – сомневался Волков.

– Так никого больше нет, мало ли, разговорится. Может, скажет, куда Ганс поехал или где Вильма может быть. На безрыбье и рак рыба. Возьмем, а там уже и видно будет.

Волков оставил в гостинице Ёгана, болевшего после побоев, Эльза и монах тоже были там. Кавалер не взял теплых вещей, и сидеть до темноты тут, а потом возвращаться ночью в город ему не очень хотелось, но Сыч был прав.

– Ладно, на безрыбье и рак рыба, – согласился он. – Давай ловить этого Иштвана. Может, и получится.

Всего их было шестеро: он, Сыч, Максимилиан, сержант Гарденберг и двое его людей при телеге. Изобразив, что уезжают, они выехали на дорогу и, чуть проехав, свернули направо, к холму, который переходил в отвесный берег реки. Там, в кустах, люди Волкова и расположились. С холма и река, и рыбачий остров были прекрасно видны. Удобное место. Только вот ветрено стало, и ветер был северный, холодный. Но ничего, развели костер на склоне, чтобы с реки видно не было. Волков дал стражникам денег, те пошли к дороге, где телеги и подводы двигались непрестанным потоком и в одну, и в другую сторону, и там у пивовара сторговали пива. Лить было некуда, так по солдатскому обычаю лили его себе в шлемы. А у рыбака купили хороших рыб, совсем свежих, принесли и стали на костре их печь. К полудню сходили еще раз к дороге, купили хлеба. Обед вышел неплох, хоть соли не было и пиво быстро закончилось. А потом ветер поутих и тепло стало. Волкова разморило на солнце, он и задремал. Спал он хорошо, уже сумерки накрыли реку, и снова стало свежо. Кавалер проснулся и увидел, как стражники и Сыч доедали рыбу. Фриц Ламме тут же заверил, что господину хороший кусок оставили, но поесть он не успел, сверху скатился сержант и зачем-то шепотом сказал:

– Кавалер, свет в лачуге.

Они с Сычом и сержантом поднялись на вершину холма и присмотрелись.

– Ну вот, – Сыч был доволен, – говорил же, что вернется он к ночи.

Волков прекрасно видел, как в сгущающихся сумерках там, внизу, у реки, в небольшом окошке маленького домика горел огонек.

– Теперь не упустить его надобно.

– Да уж, второй раз он не вернется так скоро, – соглашался Фриц Ламме. – Значит, не упустим.

Пока съехали с холма да добрались до хутора, ночь настала такая темная, что хоть глаз выколи. Похолодало опять, с реки потянуло сыростью, а Сыч не торопился, все хотел сделать наверняка, чтобы не ошибиться, чтобы Иштван не ушел. Ходил сам вокруг хутора, приглядывался да прислушивался. Расставил стражников, к дороге одного, а к лодкам аж двух. Волкова и Максимилиана оставил верховыми на дворе, если лодочник побежит, а в дом пошел с сержантом. Тут же послышалась возня, ругань и грохот, свет погас в окне. Тогда кавалер и оруженосец спешились и пошли в дом, мало ли, подсобить придется. Но помощь их не понадобилась, только сержант пропыхтел из темноты:

– Свету, свету дайте. Не вижу, где вязать.

Максимилиан тут же нашел что-то, запалил. В лачуге стало светло. Тяжело дыша и матерясь, Сыч и сержант все-таки скрутили человеку руки.

– Ух и крепок, подлец, – тяжело отдувался Фриц Ламме. – Еле стреножили.

Они подняли человека с пола, тот был невысок, но плечист, чернявый, лет к сорока уже. Глаза карие, острые. Сам смотрит на кавалера