Шрифт:
Закладка:
Мы говорили обо всём подряд взахлёб всю ночь. Каждая последующая встреча была как в первый раз. Нам не хватало времени ни для сна, ни для общения, ни для близости. Мы понимали друг друга с полуслова и общались на каких-то сумасшедших сверхскоростях. И вдруг его неожиданно прострелила мысль.
– Лана, ты с моим сыном почти ровесница…
– Юра, ты, кажется, немного перебрал.
– Нет, нет, послушай меня. Жизнь непредсказуема. Вдруг получится так, что…
– Я поняла тебя. К чему ты клонишь?
– Я был бы рад, если бы у моего сына была такая жена, как ты.
– Отлично, только мы его забыли спросить. Почему у тебя вдруг возникло желание об этом сказать? Что вдруг произошло? Что за грустинка тебя посетила?
– Ты не несёшь чепухи, вовремя молчишь, вовремя говоришь, вовремя смеёшься, вовремя дерзишь. Те девицы, что его окружают… Знаешь, я смотрю на них и понимаю, что выбирать-то не из кого.
– Жизнь покажет. Если придётся, мы аккуратно обойдём этот рубеж.
Сынок
Однажды на рабочий телефон мне позвонила женщина. Судя по голосу, она была в годах; судя по дрожащему голосу, дело явно касалось какой-то серьёзной проблемы.
– Кто вам дал мой номер телефона?
– Я не могу вам этого сказать.
– То есть номер телефона вы можете взять, но раздающего называть отказываетесь? Поймите меня правильно: для меня как для человека неприятно, что мой телефон может ходить по рукам, а я даже не буду иметь представления, кто является тем благодетелем, что устраивает мне подобные козни. И всё же кто это?
– Нет. Я не могу сказать вам, но мне посоветовали вас как очень хорошую девушку. Я знаю, какого рода деятельностью вы занимаетесь, поэтому обратилась к вам.
Полный отчаяния крик матери на пепелище отношений с сыном прострелил пространство мобильной сети. Всё давно сгорело, осталась лишь боль и страх, попеременно закидывающие друг друга головешками, остатками от пожарища. Разрушенные отношения, самая прочная в мире связь между матерью и дитя оборвалась.
– Вы уверены, что он у вас не гомосексуален? – первый и логичный вопрос, который я задала ей.
– Нет, нет, точно не гей, – ответила она уверенно.
Я понимала, что иногда родителям легче поверить в существование лох-несского чудовища, чем смириться с сексуальной ориентацией своих чад. Я не озвучила ей это вслух, но для себя отметила: чтобы убедиться в сексуальной ориентации её сына наверняка, мне необходимо встретиться с ним лично.
– Вы извините, мне так стыдно и неудобно, что приходится к вам обращаться, но я не вижу другого выхода. Мне нужно узнать, что происходит с моим ребёнком.
– А сын что говорит?
– Он отмалчивается, не хочет об этом разговаривать, – она заплакала в трубку.
– Не плачьте, пожалуйста, не плачьте. Давайте мыслить конструктивно. Слезами горю не поможешь. Какой у вас план?
Конкретного плана не было, а были слёзы и страдания. На моё предложение помочь ей придумать замысел она ответила отказом, я не стала настаивать и навязывать свою креативность.
– Вы только не смейтесь, пожалуйста, надо мной.
– Вам плохо, вы в растерянности, что тут смешного? Конечно, я над вами не смеюсь, но всё-таки считаю важным сказать, что не стоит в такой щепетильный вопрос впутывать посторонних. Поговорите с сыном открыто, расскажите о своих переживаниях. Я не думаю, что он обрадуется, когда узнает об интригах за его спиной.
– Я не собиралась ему об этом говорить. Я хочу узнать правду, а то, как я её узнаю, ему знать совершенно необязательно.
Я старалась как можно мягче и тактичнее выбирать слова при разговоре, но я не видела в её действиях правды и не видела смысла своей помощи в материнском заговоре против сына. Я не хотела участвовать в этом и сделала пару попыток убедить её не обращаться ко мне, а выйти с сыном на честный диалог. Она упорно отказывалась меня слушать. Её искажённая материнская любовь представилась мне давящей гранитной плитой, из-под которой во что бы то ни стало хотелось вылезти и убежать. Она была готова пойти на обман, вместо того чтобы найти другие способы взаимодействия с собственным ребёнком, а для начала просто оставить его в покое.
Почему мать не может признаться сыну в своих чувствах и ожиданиях и честно спросить его о сложившейся ситуации? Самое сложное – задавать самые простые вопросы.
Она мне больше не звонила.
Там, где всё начинается с лжи, невозможно найти правду.
Отрава
Сеня был тот ещё кадр. Мой самый жёсткий фильтр начался именно с него. Он был катализатором сего процесса.
Сеня не был занудой, старым брюзгой или моралистом, при этом его шутки не всегда попадали в яблочко, но он умудрялся держать баланс на грани падения. Я видела его хитрость и ушлость, но она не оказывала на меня особого влияния, поэтому наши встречи продолжались.
Как выяснилось впоследствии, он был ещё хуже, чем я предполагала. Он оказался мелким пакостником, который получал невероятное удовольствие от своих хулиганских злодеяний.
Упорно склоняющий меня к небезопасному сексу и получавший каждый раз отказ, он не терял надежды и продолжал, как баран, ломиться в железные ворота.
– Я как представительница древнейшей профессии несу ответственность за половую чистоту в нашем городе, поэтому вопрос о минете без презерватива исчерпан. Я в русскую рулетку играть не собираюсь, мне достаточно и проституции.
Однажды он привёз с собой коробку, в которой было несколько упаковок разных морепродуктов. Подарки и вкусно поесть я люблю. Занеся коробку в обитель и прикоснувшись ко мне, он вновь попытался совратить меня и побудить к экстремальному сексу, но я была непреклонна.
Когда он ушёл, я по своей детской наивности, не проверив даты изготовления, сварила себе блюда из Сениной коробки. Через два часа после трапезы мой живот пробурчал мне что-то нехорошее. Меня осенило, и я бросилась к мусорному ведру за упаковками из-под съеденного. Сроки годности были просрочены далеко до нашего знакомства. Я не стала устраивать разборки и звонить виновнику, подозревая, что он сделал это специально. Я выпила угольные таблетки и стала ждать исхода ситуации в надежде, что не отправлюсь на тот свет, предварительно сообщив коллегам
