живое воображение и острый язычок еще сделают некоего мужчину самым счастливым на свете.

Это был подлый удар, который Джиа при всей остроте ее языка парировать не сумела. Вместо этого она со своим живым воображением залилась жгучей краской до самых корней волос, сердито вздохнула и отвернулась. Стало ясно, что если она собирается попасть в библиотеку и заниматься при этом чтением книг, а не чем-то еще, нужно срочно сменить тактику, выходя на более высокие уровни так увлекшей их темы.

– Алем, – пропела Джиа.

– Да, Джиа? – Алем перебросил соломинку из одного уголка рта в другой.

– Принцесса так оскорбила тебя при вашей первой встрече, – припомнила девушка. – И ты уже несколько лет видишь ее лишь издали. Скажи, почему ты все еще здесь? Почему не уехал обратно на родину?

– О, это сложно объяснить простым языком, – вздохнул библиотекарь, и его взгляд, к облегчению Джиа, утратил лукавство и снова засиял некой возвышенной мечтательностью. – Я бы сложил поэму, но мой ум больше склонен к анализу, нежели к сочинительству. – Он помолчал. – Я люблю принцессу. Я верю в Судьбу. И надеюсь, что однажды я смогу донести и до Гриерэ всю силу своих чувств…

– Да неужели же красота женщины может затмевать ее дурной характер? – ехидно поинтересовалась девушка.

– Не совсем так, Джиа, – не теряя романтического настроя, ответил библиотекарь. – Я вижу сквозь ее красоту и даже сквозь злобу. Я вижу в ее глазах и слышу в ее голосе нечто большее…

– Что бы ты там ни видел, Алем, неужели это стоит жизни? – недоверчиво спросила Джиа. – Пусть твоя голова – на плечах, но время уходит, а век человеческий не безграничен. Уходит молодость и сила, а ты все ждешь чего-то… – Она замолчала, внимательно прислушиваясь к реакции собеседника. – А ты не думаешь, что можешь ошибиться? Тебе не страшно, что в один прекрасный момент ты вдруг осознаешь, что это «бо́льшее» ты сам себе придумал?

– Но такова природа чувств. – Мужчина приподнялся с травы и заглянул в глаза склонившейся над ним девушки. – Неужели ты никогда этого не ощущала, о Джиа? Не нам выбирать, кого любить, а кого нет! Как не нам выбирать цвет глаз или волос при рождении. Единственный выбор, который мы в силах совершить, – это принять или не принять то великое чувство в своем сердце; принять или не принять себя и возлюбленного человека такими, каковыми мы придуманы Единым и выкованы богами. Это и есть любовь!

– Я думаю, что люди прежде всего должны стремиться стать лучше, а не принимать себя или кого-то еще такими, какие они есть, – хмыкнула девушка. – Тем более оправдывая этим да еще неудачной работой богов свой испорченный нрав.

– Но, Джиа, – мягко улыбнулся Алем Дешер, – разве это противоречит моей мысли? Ведь именно приняв себя таким, какой я есть, забыв о мужской гордости и предрассудках моей страны, я нанял себе в учителя воинского искусства прекрасную юную деву. Я поверил тебе как… учителю! Я выбрал тебя. И у меня появилась возможность стать немного лучше.

– Значит, ты готов быть с принцессой Гриерэ, даже если и не удастся снять заклятие? – недоверчиво усмехнулась Джиа.

– Да, – со всей серьезностью ответил мужчина, но потом вдруг рассмеялся. – Более того, я уверен, что тот мужчина, который с самого утра не спускает с меня глаз, наверняка будет с тобой, даже если не спадет и твое заклятие, о, неприступная ледяная дева!

– …Что? – прошипела Джиа.

Она шумно вздохнула и принялась аккуратно присматриваться к происходящему вокруг.

– Не трудись, – таинственно усмехнулся Алем Дешер. – Этот мужчина сделал все, чтобы его увидел соперник, но не избранница. Хм, однако любопытно, как ему удалось попасть в сады?

– Пожалуй, на сегодня твоя тренировка закончена, – мрачно заявила Джиа, поднимаясь со скамейки. – Я вдруг вспомнила, что сильно тороплюсь…

– Благодарю тебя. – Алем Дешер спешно вскочил на ноги и учтиво поклонился девушке. – До скорой встречи, моя дорогая охотница на чудищ.

15. Первое свидание

Обменяв у комиссара голову чудища на увесистый кошель новеньких луз, Летодор направился прямиком к общественным баням. Там богатого посетителя хорошенько отмыли, побрили, подстригли и даже натерли ароматными маслами его измученное трудами тело. Но непривычные мероприятия да подоспевший откат от использования рапиды отняли у ведьмака последние силы, и, вернувшись в гостиницу, он еле добрался до своей комнаты. Едва успев раздеться, мужчина упал на кровать и провалился в объятия сна, яркого и живого, как это бывает со всяким дневным сном.

Ему снилось побережье моря, шум волн и крики чаек. Ему снился ее веселый смех и солнечный свет в развеваемых теплым ветром золотистых волосах. Ее глаза хранили бирюзово-зеленый холод моря.

Она шла ему навстречу из водной пучины – из пены морской. И кожа ее была белой, словно эта пена. Белое, прикрытое лишь длинными волосами тело на ярком солнце казалось почти прозрачным. На ее бедрах он заметил искры чешуи. Или привиделось?

Она приблизилась, улыбаясь и выглядя такой счастливой… Он ощутил запах морской воды. А она обняла его и ласково провела рукой по волосам. Ее прикосновение взволновало его, но пальцы были холодными, словно у утопленницы. Желая согреть ее, он притянул девушку к себе, нашел губы и жадно прильнул к ним. Поцелуй был живым и горячим.

Забывая себя от наслаждения, он скользнул ниже. Ключицы, грудь, живот, бедра – холодная и гладкая плоть. Он подхватил ее легкое тело на руки и мягко уложил на нагретый солнцем песок. Она не сопротивлялась. Живо отвечая на его ласки, обвила руками, ногами и плотно прижалась бедрами…

Он целовал ее, словно мучимый жаждой, но никак не мог напиться – от соленых поцелуев желание лишь нарастало. Проникающий сквозь уста огонь плавил его изнутри, с каждым ударом сердца разливался по телу. Не в силах больше сдерживать желания, он замкнул огненный круг.

Она вздохнула, замерла на миг и застонала. А он снова ощутил жар – нечеловеческий жар внутри ее лона. Жар этот нарастал с каждым его движением, ритмичным рывком.

Слишком скоро его захлестнула сладостная волна, а тело свело от удовольствия.

Летодор охнул и проснулся. Его сердце колотилось с ужасающей силой. На мгновение ему даже показалось, что тело бьет лихорадка. Но сон развеялся, а с ним истаяли жар и оцепенение.

Мужчина стиснул зубы; теперь его пронизывала ноющая боль. Он тосковал. Как же нестерпимо он тосковал по ней. Никогда и ни по кому прежде он так не тосковал, не стремился и не жаждал каждый миг жизни быть рядом, видеть ее,