Верхний свет в палате уже был выключен, горели лишь точечные диодные светильники под панелью с розетками и выключателями вдоль стены у изголовья кровати. Дочка забегала по постели, как обезьянка, устраивая ему место, которое обложила подушками, чтобы папочке было удобнее. На каком-то игровом поле разложили пестрые карточки, и он с зачарованной улыбкой слушал путаные разъяснения дочки, пытаясь въехать в правила. Только выходило, что в этом деле он соображал намного хуже, чем в бизнесе… Или, возможно, просто умотался настолько, что теперь, в этой мирной и счастливой обстановке так расслабился, что совершенно не хотел воспринимать игру всерьез.

— Ну, па-а-п, ну ты чего! Я же понятно все объяснила! — тормошила его Эвита, а Елена тихонько смеялась, потому что карточки падали на пол от возни шустрой девчонки, она продолжала возмущаться, а Лука упорно делал вид, что ничего не понимает.

— Виточка, папа устал… Давай ему лучше сказку почитаем… — заметила Елена, поглядывая на Луку чуть настороженным, но таким же влюбленным, как всегда, взглядом.

— Точно! Сказку! Только не я! — тут же выпалила Ева. — Я тоже устала! — Она нырнула к папе под руку, пристраиваясь под одеялом, шебуршась, толкаясь и готовясь слушать, а Лука еще больше расслабил галстук и расстегнул верхние пуговицы рубашки, пристраиваясь вздремнуть. Должно быть, со стороны они выглядели как образцово-показательная семья. Сегодня ему и правда не хотелось думать о том, что это не так. Главное, что Ева находилась сейчас здесь, совсем рядом, живая и здоровая, в тепле его объятий. Только внутри, в фоне, все равно постоянно ныла тупая боль и все еще не утихшая злость на Кристину. Она должна была его выслушать, потому что чувствовала то же, что и он — это притяжение, от которого срывало крышу, эту едва различимую дрожь от нетерпения увидеть друг друга, эту волну тепла и нежности, которая накрывала всякий раз, когда они оказывались рядом.

Елена начала читать какую-то книжку, пристроившись в кресле, и под звуки ее мелодичного голоса он вырубился практически сразу, уморенный и теперь убаюканный. Сквозь сон он какое-то время чувствовал, как копошится Ева, но вскоре и эти ощущения исчезли.

Дождавшись, когда и дочь, и муж уснут, Елена встала и долго смотрела на этих двоих тревожным любящим взглядом, затем выключила свет. Потом по ее лицу прошла судорога боли и страха. Она сглотнула и облизала губы, обернувшись к одному из стульев у большого круглого стола рядом с окном. На нем висел пиджак Луки, и она уже давно его заметила там и все вынашивала в душе ужасающую и в то же время не дающую покоя мысль. В пиджаке был его телефон. Он, конечно же, был запаролен, но когда-то давно она чисто случайно заметила, как муж разблокировал его, и запомнила эти цифры. Эта информация казалась ей в общем-то бесполезной поначалу, но в последнее время обрела особый смысл. Она должна была все о нем знать. Ее грызли черви сомнений. Еще недели две назад она добралась до его телефона, пока Лука был в душе, ввела пароль, но за ним телефон затребовал еще пин-код. Для того, чтобы выяснить и его, ей пришлось изворачиваться и подгадывать удачный момент, вертясь у мужа за спиной, например, подавая ему кофе, наливая чай или предлагая какое-то блюдо. Теперь же она стояла, борясь с собственной совестью с одной стороны и страхом с другой. Вдруг она узнает то, что ей вовсе не понравится? Как потом с этим жить?..

Тем не менее, ноги сами повели ее к стулу, на котором висел пиджак. Скользнув пальцами во внутренний карман, девушка вынула гаджет, тут же развернулась спиной к кровати, на которой лежал муж, и прижала телефон к груди. Сердце стучало, как бешеное. Она чувствовала себя ничтожеством и воровкой, но останавливаться не собиралась. Каким бы облегчением это стало — не найти там ничего подозрительного, ничего порочащего… Она бы смогла, наконец, вздохнуть спокойно… любить его еще больше…

Спрятав телефон в кармане джинсов и прикрыв сверху свитерком, она бесшумно вышла из палаты и нырнула в туалет, заперевшись на замок. Закрыла крышку унитаза и уселась сверху, путаясь в собственных растрепавшихся и наэлектризовавшихся волосах. Дрожащими пальцами ввела оба кода и с облегчением выдохнула. Хотя бы коды он не сменил…

Боясь оставить какой-то след от своего присутствия в чужом устройстве, она принялась неспешно и осторожно заглядывать в мессенджеры, пролистывая бесконечные списки контактов и переписок… Черт, разве здесь найдешь что-то быстро?! Оставалось только надеяться, что Лука не проснется прямо сейчас и не хватится… В переписках и адресных книгах встречались в основном мужские имена, хотя женские тоже попадались. Один только взгляд на его переписки с женщинами вызывал подташнивание, и узел под ложечкой скручивался с новой силой. Но все эти краткие и лаконичные обмены любезностями или информацией не несли в себе никакой провокационной подоплеки, даже несмотря на то, что фотографии некоторых были ничего себе так… Кажется, она начинала сходить с ума… Как она могла пасть настолько низко, украв его телефон и тайком рыская в нем, словно какое-то опустившееся ничтожество?!..

Пересмотрев кучу сообщений, Елена уже почти успокоилась, когда вдруг наткнулась на имя «Кристина» без фамилии. Лука всегда был педантом до мозга костей, аккуратным, точным, предусмотрительным. Поэтому каждый контакт обычно содержал фамилию как минимум, а чаще еще и отчество, а также должность или еще какую-то дополнительную информацию. Здесь же не было ничего… кроме фотографии… Блондинка, чувственный, чуть улыбающийся, далеко неглупый взгляд голубых кошачьих глаз, губы расслаблены и нежны, будто просят поцелуя, но подбородок вздернут, и стиль одежды вовсе не намекает на доступность. Закрытая белая блузка без рукавов, застегнутая на все пуговки, серые брючки от делового костюма на тонком ремешке в тон, через руку перекинут такой же пиджак. Строгая, но в то же время нежная. Уверенная в себе, но в то же время не наглая, скорее, даже доверчивая… Красивая…

Нажала на ее имя в мессенджере и обомлела.

«Ты пока что многого не понимаешь, моя девочка… Но это просто так не забудется, поверь», — гласило единственное последнее сообщение от Луки этой Кристине, так и оставшееся без ответа. Всего одно сообщение, и в нем Елена почему-то сразу увидела все, что обжигало, кромсало на части и душило ее ужасом неизбежного конца. К лицу прилил жар, воздух стал горячим, раскаленным… Судорожные вдохи не приносили облегчения, они опаляли легкие, причиняя адскую боль, которая жадными пожирающими щупальцами пробиралась внутрь все глубже, поражая все живое на своем пути… ее живую плоть… Руки противно задрожали… Из глаз потекли ядовитые разъедающие слезы… Лицо перекосило гримасой отчаяния. Она замотала головой, беззвучно повторяя «нет, нет, не может быть, это неправда», будто уговаривая себя, но не веря. Затем включила в раковине кран на полную и позволила себе разрыдаться.

Елена понятия не имела, сколько прошло времени. Вытягивая себя из бездонного колодца отчаяния, она заставила себя встать и подойти к зеркалу. Глаза казались двумя пустыми кратерами, спутавшиеся рыжие волосы походили на выгоревшую на солнце траву, бледное лицо превратилось в осунувшуюся маску из папье-маше, какие она делала когда-то в детстве, когда ходила в художественную школу. Только те маски были расписаны красивыми яркими узорами, а эта была изуродована потекшей тушью и размазанной косметикой. Ноги у нее подгибались, все тело ломило и трясло, словно от лихорадки. Она чувствовала себя постаревшей и разрушенной.