Итак: слева от нас фургон, справа, между тремя деревьями под брезентовым навесом, Антония и Эмилио в виде группы, а посередине Скарлетто в остроконечном колпачке и трико, и вот Антонелла выходит вперед, она как цветочек, и объявляет:

— Представление начинается! — При этом она разводит руки, делает глубокий книксен и говорит еще: — Привет из далекой страны Италии, смотрите первый номер программы.

— С последними словами ты уже должна подняться, запомни, детка, — говорит Антония, — а ты всегда поднимаешься после.

Антонелла, пятясь, отступает на шесть шагов, книксен поменьше, шаг в сторону, и вот она уже снова у фургона.

Это их обычное начало. И сегодня тоже, в понедельник, на поляне в малькенском лесу. А теперь поехали дальше.

— Тебе бы тоже не мешало поупражняться, Скарлетто, — говорит Антония.

— Пропустим сегодня, — говорит Скарлетто. — Да и тебе бы тоже не мешало!

Антонии неохота, а кроме того, есть еще время подумать, номер с лошадью все равно в конце представления. Только вот мы, к сожалению, остаемся внакладе, не увидим итальянского жонглера Скарлетто, ему сейчас неохота, это всех задержит, ну что ж, тогда на очереди второй номер, выступление Тоски, дрессированной крысы, этого чуда природы.

Антонелла кладет пунцовую скатерку на нижнюю ступень лестницы, впархивает в фургон и возвращается с деревянной клеточкой, она несет ее перед собой и опускает на траву. И сразу же снова берет скатерку под локоть. Скарлетто наклоняется, пристальный, неподвижный взгляд его устремлен прямо вперед, он открывает дверцу, коротко свистит, и Тоска выходит, прижимая носик к земле.

— Без музыки не пойдет, — говорит Антонио. На правах десятилетнего он уже может высказывать свое мнение, тогда как Антонелле еще нельзя. Итак, недостает музыки, и теперь нам понятно, зачем это Хабеданк был в итальянском цыганском цирке в малькенском лесу между десятью утра и пятью часами пополудни. Короче говоря, выражаясь словами Хабеданка: «Будет вам музыка!» А именно — к следующему представлению, а именно — в Неймюле в следующее воскресенье.

А пока что, к сожалению, без музыки выступление крысы Тоски.

Тоска выпрямляется и задирает кверху востренький носик, она в костюме, это итальянское чудо польской природы, на ней красные штанишки с серебряным галуном, а живот обмотан широким трехцветным шарфом. Сначала она будто чего-то ищет вокруг, отодвигается назад, а сейчас немного вбок, раз-другой скребет землю и принюхивается. Но тут Скарлетто дважды коротко свистит, Тоска отходит на несколько шажков назад, замирает и вдруг с разбегу (что ты скажешь!) прыгает и, просто уму непостижимо, крутит в воздухе сальто; вот тут-то взмывает пунцовый платок с зеленой бахромой и мгновенно расстилается на земле (ловко это выходит у Антонеллы и в самое время!), и на пунцовый платок с зеленой бахромой приземляется Тоска, правда, она немножко перекрутила сальто и упала на спину и к тому же наискосок. Но в целом это производит сильное впечатление.

Сейчас она стоит, чистит себе носик и усы, явно требуя награды, а мы вполне удовлетворены. И хочется сказать: «Все-таки ничто не может сравниться с летающими крысами!» — то есть сказать именно то, что обычно говорят зрители итальянского цыганского цирка.

— На третий счет Тоска сучила задними лапками, — замечает Антонио.

Он, значит, и в самом деле имеет право высказывать свое мнение, этот юный циркач. Но в таком случае Тоска допустила сразу две ошибки.

Значит, номер с Тоской тоже не готов. Трещит вся программа, ибо из клетки Казимиро под фургоном вот уже несколько минут беспрерывно доносится кудахтанье Франчески.

Удивительная курица никак не дождется своего выхода. Она вытягивает шею, бьет крыльями, припадает к дощатому полу и производит весь тот сопутствующий кладке праздничный гам, который радовал бы слух, если б не знать, что именно это, весь этот оглушительный каскад звуков, не что иное, как цирковой номер Франчески и вовсе не означает, что она снесла яйцо. Кудахтанья Франчески хватило бы на добрую дюжину яиц, но у Франчески между кладкой и кудахтаньем не осталось никакой связи, ни внешней, ни внутренней, яйцо свое она бездумно теряет где попало в течение дня, обходит это событие молчанием, если вообще замечает его, но зато она кудахчет: обстоятельно и разнообразно, чередуя короткие, отрывистые хрипы, протяжные, жалобные стенания, стремительные, взбирающиеся до самых высоких нот глиссандо — и все это без единой паузы, а главное, чудовищно громко. Большей частью она кудахчет по команде, иногда, как сейчас, со скуки или, может быть, от волнения перед выходом, а порой, думается, от простой жизнерадостности.

Как бы то ни было, вся программа трещит.

— Лучше прекратим, — говорит Антония.

— Ладно, — соглашается Скарлетто, — тогда завтрак.

Он идет своей особой походкой, и эти семь шагов обретают теперь особый смысл. Надо подналечь, как бы выражают они, и мне и другим тоже, всем нам.

Поднявший серую голову Казимиро, благо Франческа вдруг оборвала на высокой ноте, снова кладет ее на вытянутые лапы, только глаза у него еще открыты: а вдруг сумасшедшая курица опять примется за свое, — с годами становишься недоверчивым.

Но Казимиро может спокойно дремать, Антонио подходит к клетке и выпускает Франческу — пусть неугомонная певунья идет завтракать, — зато мы опять останемся внакладе, не посмотрим выступления Казимиро.

А номер с Казимиро, скажем наперед, относится к высшему классу дрессировки, потому что Казимиро, бесспорно, волк, canis lupus, тут нет никаких сомнений, достаточно на него взглянуть, волка-то всякий знает. Казимиро, стало быть, похож на собаку, разве что шерсть чуть посветлее, кто же он, спрашивается, если не волк? Сейчас, когда Франческа на свободе и, примолкнув, роется вокруг Эмилио, глаза четвероногого хищника смежаются, завтрак свой Казимиро получит потом.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Хабеданк уже возле Неймюля. До дому осталось совсем немного. Он разучил песенку:

Чудо-чудо из чудес,

Моисей к воде полез.

Хабеданк говорит: «До скорого свидания», — и старик, с которым он шел по проселку от пойменных лугов Древенцы, сворачивает и бодро семенит короткими ножками по тропке. Тропинка забирает вправо и выводит на шоссе, старику надо в деревню Неймюль.

Хабеданк глядит ему вслед. Вон он шагает, Вайжмантелем звать его, все знают старика, — бездомный бродяга, говорит, мешая немецкие и польские слова, вон шагает в перевязанных накрест онучах, точно литовец. Вайжмантель-песенник.

— Так не забудь, в воскресенье у Розинке! — кричит вдогонку Хабеданк.

А Вайжмантель шагает и, помахивая левой рукой, мурлычет себе что-то под нос.

Они встретились в Тшанеке, торговец скотом подвез их до