Шрифт:
Закладка:
Попутно Чайка намекнул, что я еще и убил российских граждан Валерия Курочкина, Октая Гасанова и Семена Коробейникова — трех жертв клюевской ОПГ, о которых я рассказывал в восьмой главе («„Вешай“ всё на мертвецов»).
В разгаре этой размашистой операции, писал Чайка, был арестован Сергей, который «от заболевания» умер в тюрьме, ну и эта «трагедия» для меня и моих коллег по разведке стала «спасательным кругом», поскольку позволила нам использовать его смерть для начала «очередной спецоперации по дискредитации России в глазах мирового сообщества».
Новая спецоперация заключалась в манипуляции и использовании «присущего людям чувства сострадания» через проплаченные заказные статейки в западных СМИ, что в итоге привело к принятию в США закона Магнитского.
В конце Чайка завязал на всем этом аккуратный бантик и, ссылаясь на дело «Превезона», за которым он пристально следил, написал, что именно в нем я буду разоблачен как «международный мошенник, аферист, [и] преступник», который годами одурачивал весь мир.
Прочитав статью в третий раз, я опустил руки на одеяло и уставился в потолок. Это самая невероятная чушь, которую я когда-либо читал, но она говорила о многом.
Я был удивлен фанатичностью повествования, этим излиянием лжи, этой агонией Чайки, а также тем, что стояло на кону. По его логике, если он убедит мир в том, что я аферист, то и закон Магнитского — тоже афера, а коли так, то закон надо будет отменить. В этой статье Чайка подтвердил то, что мы всегда подозревали: дело «Превезона» — это дело Кремля. Их огромные затраты на юридические услуги в Нью-Йорке — сумма, которая, по моим оценкам в итоге превысила арестованную, — не имели ничего общего с защитой по этому делу, а наоборот, ставили целью уничтожение моей репутации и, как следствие, выбивание почвы из-под закона Магнитского, который был как кость в горле Кремля.
Ставки ко второму допросу непомерно возросли.
Зима 2015—2016 годов
На следующий день после публикации опуса Чайки в Аспен приехали погостить наши старые друзья, Эдуардо и Лина Вурцман с тремя детьми. Сами они родом из Сан-Пауло, но познакомились мы в Москве в конце 1990-х, задолго до начала моих неприятностей. Бразильцы — одни из самых приятных людей в мире, ну а Вурцманы были самыми приятными из бразильцев.
Приглашая их в Колорадо, мы с Еленой и представить себе не могли, что дело «Превезона» поглотит всю нашу жизнь. Неизбежное приближение второго допроса не оставляло времени даже на простое общение, не говоря уже о катании на лыжах; но всё равно было приятно побыть вместе с нашими старыми друзьями в это трудное время.
Однако был хотя и небольшой, но шанс, что допрос не состоится. Майкл Ким указал мне на серьезную тактическую ошибку, которую совершили Кацывы, да и сама «Бейкер-Хостетлер», обвинив нас в краже 230 миллионов долларов. На первых слушаниях по их дисквалификации в 2014-м Цимрот, защищая Джона Москоу и свою фирму «Бейкер-Хостетлер», убеждал судью Гриесу в том, что «Превезон» не может быть «противной стороной» по отношению к Hermitage. Судья Гриеса поверил ему, и именно это послужило основанием для отказа в их дисквалификации.
Но теперь, объяснял Майкл, их новое беспочвенное обвинение переводило их в категорию враждебности, то есть в категорию «противной стороны», и поэтому стоит еще раз попробовать добиться отстранения Джона Москоу и его фирмы от дела.
В силу технических причин компания Hermitage, а не я лично, должна была подать это ходатайство, а это означало, что нам придется нанять ей отдельного адвоката. Майкл предложил своего коллегу Джейкоба Бухдала из юридической фирмы «Суссман Годфрей». Мы заключили с ним соглашение, и уже к 15 декабря он подготовил и подал наше второе ходатайство о дисквалификации.
Поскольку слушания по существу дела «Превезона» должны были начаться уже в первые дни нового года, это ускорило весь процесс, включая рассмотрение нашего нового ходатайства, которое быстро назначили уже на третий день — день моего второго допроса.
Накануне всю ночь шел снег, и к утру пятницы его насыпало больше метра. Моя семья и наши гости потирали руки, ожидая, что покатаются всласть на горных лыжах.
После дружного завтрака я помог детям собраться и удалился в свой рабочий кабинет, где мне предстояло провести целый день перед монитором во время изнурительного допроса.
Тестируя видеосвязь, я набрал Майкла в его нью-йоркском офисе, где должен был состояться допрос. В конференц-комнате он был пока один, но около 9:15 утра по моему времени (разница во времени с Нью-Йорком +2 часа) появились два прокурора. После коротких приветствий они заняли отведенную им часть стола, разложив на нем бумаги и пару папок с документами.
Через полчаса появилась кавалькада юристов «Бейкер-Хостетлер». Как и в прошлый раз, это был целый ритуал. Их было человек шесть или семь, все с тяжелыми пузатыми портфелями и тележками, на которых громоздились бесчисленные коробки. Процесс усаживания этой свиты на своей стороне стола занял более пяти минут.
В этот раз допрос должен был вести коллега Цимрота — Пол Левин, так как сам Цимрот пытался предотвратить дисквалификацию своей фирмы в федеральном суде на Перл-стрит. Предполагалось, что слушание закончится до начала моего допроса, но оно еще шло полным ходом.
Стрелка часов переместилась на 10:15 утра, и допрос официально начался. Напряжение, царившее в конференц-комнате в Нью-Йорке, передавалось мне в Аспен. Левин подался вперед, готовый задать свой первый каверзный вопрос, но тут мягко вмешался Майкл (он всегда говорил мягко, спокойно, без напряжения):
— В силу того, что сейчас идет слушание по ходатайству о дисквалификации, было бы неуместно начинать допрос, пока судья не вынесет решение.
Левин вроде бы был готов поспорить, но отступил перед железной логикой Майкла. И так как допрос не мог продолжаться, а мы не могли разойтись, пока судья не вынесет то или иное решение, то все сидели в неловком молчании и ждали.
Время шло: десять минут, двадцать, полчаса. Наконец, чуть позже одиннадцати у всех разом зазвонили телефоны. Судья Гриеса распорядился отложить допрос до тех пор, пока он не примет решения.
Допрос был отменен, по крайней мере сегодня. Пока «Бейкер-Хостетлер» с шумом загружали коробки обратно на тележки, я смотрел в окно на свежий снег. Набрав Майкла, я спросил:
— Я могу пойти покататься на лыжах?
Я всё еще мог видеть его по видеосвязи. Он улыбнулся и ответил:
— Наслаждайся.
Я быстро попрощался, выключил компьютер и побежал вниз собираться. Загрузив всё снаряжение в джип, я отправился на перехват Эдуардо и детей в Сноумасс, большой горнолыжный курорт рядом с Аспеном. От Аспена до Сноумасса примерно 20 минут езды. Я помчался в объезд аэропорта, и это напомнило мне школьные времена, когда я учился в интернате в Стимбот-Спрингсе здесь же, в Колорадо. Тогда, если за ночь выпадало больше 30 сантиметров снега, то утром директор школы бил в огромный колокол, отменял занятия и объявлял День снега. И тогда все, кто умел стоять на лыжах: и ученики, и учителя, и обслуживающий персонал — устремлялись в горы. Для меня не существовало более желанного звука, чем звон этого огромного колокола.
