мысль» Пущина, которую прозрел Пушкин? Неужели такая: «надеюсь, ты такой красотки не пропускаешь своим вниманием»? И Пушкин ему в ответ: «дурака нашел! Конечно, не пропускаю!» Неужели это соответствует стилю отношений между Пущиным и Пушкиным при встрече их в Михайловском?»

Вот это называется, озарило! Ну, вопросы, направленные по моему адресу и повергающие Вересаева в недоумение, можно отставить; в моем объяснении отрывка Пущина даны простые и исчерпывающие ответы, построенные исключительно на правильном чтении и толковании текста. Попробую теперь подойти к существу открытия Вересаева и воспользуюсь соображениями вне текста, так сказать, со стороны. Итак, девушка была беременна, что Пущин сразу и заметил. Молодая команда, среди которой важно прогуливалась няня с чулком, была немногочисленна. Дворовых девушек в сельце Михайловском было немного; если всех-то девиц сосчитать, пользуясь ревизскими сказками VII ревизии 1816 года, так их наберется в 1824–1925 годах в возрасте от десяти до тридцати лет 8 человек: Агафья, Анны Ивановой дочь, двадцати одного года, да Аграфена, Михаилы Григорьева, девятнадцати лет, да Дарья, вдовы Степаниды Петровой, — двадцати семи лет, да Василиса, племянница вдовы Ульяны Григорьевой, — двадцати семи лет, да Ольга, дочь Ивана Максимова, — четырнадцати лет, да другая Ольга, Михаилы Иванова, девятнадцати лет, да девчонки по одиннадцатому году — Катерина, Егора Федорова дочь, и сестра Дарьи — Анна. Может быть, еще прибавить двух-трех. Вот и вся команда. Пущин, как вошел, так тотчас, так тотчас и заметил беременную девушку. Если никогда не видал ее раньше и тотчас заметил, значит, внешние признаки бросались в глаза, живот выдавался даже под крестьянским сарафаном, как известно, форм не облегавшим, а скрывавшим их. На каком же месяце Пущин застиг беременную девушку? Вересаев правильно приводит даты приезда Пушкина в Михайловское, 9 августа 1824 года, и посещения Пущина, 11 января 1825 года, и устанавливает пятимесячный срок беременности для девушки, исходя, очевидно, из непреклонного убеждения, что первым делом Пушкина по прибытии в Михайловские сени было растление крепостной девицы. Как это, однако, соответствует психическому состоянию, в котором пребывал Пушкин в первые дни жизни в Михайловском!

…Слезы, муки,

Измена, клевета, все на главу мою

Обрушилося вдруг… Что я, где я? Стою,

Как путник, молнией постигнутый в пустыне,

И все передо мной затмилося!

Но пусть точка в точку пять месяцев, если этого желает пушкинист Вересаев! Но врач Вересаев сочтет ли возможным утверждать, что не акушер, не медик, а просто молодой человек, вроде Пущина, может сразу по первому взгляду опознать беременность пяти месяцев, да еще женщины, рожающей в первый раз, да еще в таких условиях, в каких находился Пущин? Нет, пятимесячная беременность не может быть опознана не специалистом — этот решительный ответ я получил от целого ряда практиков-гинекологов. А если отойти от максимализма Вересаева и считать, что Пушкин и не сразу, и не в первые дни по приезде занялся любовными делами с крестьянской девой, то тогда Вересаеву пришлось бы исчислять беременность не пяти, а всего лишь на пятом месяце, а в это время только по внешним признакам, без осмотра, не разберется и акушер. А раз это так, раз врач побивает пушкиниста, то аннулируется и открытие Вересаева, исключается всякая возможность иного толкования рассказа Пущина, кроме простого и ясного. А затем надо сказать начистоту. Помещичий уклад нам известен: ежели бы беременность крепостной девки бросалась сразу в глаза, как она бросилась Пущину — Вересаеву, то эта «тяжелая» девушка уже не сидела бы среди дворовых швей и не кидалась бы в глаза своим «срамом». Этот срам уже был бы покрыт так, как он был покрыт в 1826 году. Толкование Вересаева просто вздорно, но, однажды вздернув себя на дыбы, он продолжает оставаться в сем неудобном положении.

Столь же натянуто и объяснение, предложенное Вересаевым дальнейшим строкам рассказа Пущина: «Настало время обеда. Алексей (человек Пущина) хлопнул пробкой, начались тосты за Русь, за лицей, за отсутствующих друзей и за «нее». Незаметно полетела в потолок и другая пробка. Попотчевали искрометным няню, а всех других хозяйской наливкой. Все домашние несколько развеселились». Надо перечесть эти строки непредубежденно и просто. Все просто и ясно, содержание этих строк не вызывает сомнений и не требует комментарий. Все было так, как описывал Пущин. Обедали — не в девичьей, конечно; за столом были только друзья — Пущин и Пушкин; за обедом хлопотала и суетилась няня. Служил человек Пущина — Алексей. Открыли бутылку — одну, другую шампанского, выпили за Русь (тост принципиальный — за Русь; он включал тост и за свободу), за лицей, друзей и за «нее». Все было понято без слов, так же, как раньше при встрече в девичьей. За «нее» — героиню любовного приключения! За стольких героинь пили раньше друзья. Няню угостили тут же шампанским и послали — то ли няню, то ли Алексея — в девичью, потчевать девушек хозяйской наливкой. Чего проще, чего действительнее эта картина!

Толкование Вересаева поистине похоже на «самое фантастическое притягивание за волосы невозможных фактов, которые хотя бы с самыми вопиющими натяжками можно было» выставить против Щеголева. Стоит просмаковать густо глубокомысленный комментарий Вересаева.

«Тост, между прочим, — за «нее». Кто это «она»?»

…Просто и ясно, но Вересаев погружается в задумчивость…

«Здесь можно разуметь либо «свободу» (ср. в послании к В. Л. Давыдову: «за здоровье тех (неаполитанских карбонариев) и той (свободы) до дна, до капли выпивали)».

…Какое парение в высоту! и даже с ученой обстановочкой, даже с «притягиванием за волосы цитат». Вересаев чувствует, что парение излишне, не помогает…

«Либо, если искать женщину…»

…Так-то ближе к делу. Вересаев выходит из задумчивости, ищет женщину… готов искать где угодно, лишь бы не за стеной…

«…то всего вероятнее — графиню Воронцову»

…придумал! Но почему? Почему не Ризнич, не Раевская? Двоеточие готовит объяснение…

«Пушкин, по сообщению Пущина, говорил ему, что приписывает удаление свое из Одессы козням графа Воронцова из ревности».

…Отсюда все же далеко до тоста «за нее» — за Воронцову. Нужен вольт, и Вересаев его делает…

«…значит, посвятил Пущина в тайну своих отношений с Воронцовой».

…Новый дар Вересаева пушкиноведению! Откуда же значит? Обращаемся к источнику, к подлинному тексту рассказа Пущина.

«Пушкин сам не знал настоящим образом причины своего удаления в деревню: он приписывал удаление из Одессы козням графа Воронцова из ревности; думал даже, что тут могли действовать смелые его бумаги по службе, эпиграммы на управление и неосторожные частые его разговоры о религии. Мне показалось, что он вообще неохотно об этом