Шрифт:
Закладка:
— Все равно не понимаю, как это спасет нас?
— Перед казнью тебе надо будет надеть перчатки.
— Чего?
— Перчатки говорю, оглох совсем что ли.
— Да где я возьму их?
— Не знаю, раздобудь. Попроси у стражи, скажи, что всегда мечтал умереть в перчатках.
— И как это должно помочь?
Мне вдруг пришла в голову мысль, что Охренуэль просто бредит, выдумывая полную чушь. Но ни на бредящего, ни на обезумевшего от страха он не походил.
— Когда скажут, ну все это, про последнюю надежду, ты должен картинно снять перчатки.
— Это как? — прифигевшим голосом спросил я.
— Вот так!
Гунальф вытянул вперед руку, а второй принялся снимать воображаемую перчатку. Он поочередно стянул «перчатку» с каждого пальца, а затем «освободил» ладонь.
— И с другой руки так же, — хмуро добавил он. — Правда, я не уверен, что это сработает, но шансы высоки.
— Может ты объяснишь смысл этого, как вообще оно должно сработать?
— Нет.
На каменном лице эльфа вновь появилось смущение.
— Почему?
— Не-хо-чу!
Только тут я заметил, что весь наш разговор сопровождают чавкающие и всхлипывающие звуки. Я огляделся, но ничего не увидел рядом.
— И еще, — добавил эльф, — не называй меня Охренуэлем, мне это не нравится.
Я хихикнул. Вышло глупо.
— Но и Гунальфом тебя называть нельзя.
Он пристально посмотрел на меня. В его глазах мерцал холодный свет, от которого по коже пошли мурашки.
— Перчатки, это главное!
Он внезапно исчез, а я вновь оказался в камере. Перчатки? Ерунда какая-то. Если Маленкорх в самом деле оказался предателем, это еще не значит, что Охренуэль, ой, его же, видите ли, нельзя теперь так называть, не плод моего воображения. Дождусь стражи и скажу, что пленный орк, вполне сносно болтает по-нашему, и ждет не дождется, когда Маленкорх впустит воинство Тьмы внутрь Бастиона.
Остаток ночи я проспал тревожным, прерывистым сном. Сквозь сон я услышал шаги. Ко мне спускались, неужели пришло время? Сердце заколотилось в груди. Сейчас все зависит от того, смогу ли я убедить начальника караула, что орк может доказать мою невиновность.
Свет чадящего факела. Бледные, безразличные лица. Они приближались ко мне. Проходя мимо камеры орка, тот, что нес факел, посветил туда.
— Эй, что это с ним?
Двое остальных тоже подошли к решетке.
— Открывай! — скомандовал старший.
Послышался звук открывающегося замка, возня.
— Демоны! Да он откусил себе язык!
— И захлебнулся кровью, собака!
— Проклятье! Ладно, оставьте его, доложим позже.
Они покинули камеру Кемраса и подошли к моей.
— Готовься, вот тебе вода, умой рожу.
Один из стражей полил мне воду на руки, и я вымыл лицо. Кемрас мертв! Убил себя, да еще таким жутким способом. Я подставил руки под новую порцию воды и плеснул себе в лицо. Остается только одно:
— Мне нужны перчатки.
— Какие еще перчатки? — удивился старший караула.
— Ну, не знаю, как для верховой езды.
— Ты, что решил проскакать на эшафот, а седло тебе не принести?
Двое других заржали. Ага, смешно.
— У палача спроси, — подал голос один из стражей, — он мозоли о топор точно не натрет.
Снова ржут.
— Это мое последнее желание!
Старший глянул на меня:
— Я может чего не понимаю, но у тебя и первого не было. А последним твоим желанием будет, чтобы палач отсек голову с одного раза.
Вот же засада!
— Мы придем через пару часов.
Стражи удалились, оставив меня в темноте.
Жутко ожидать неминуемой смерти. Вдвойне жутко ждать, имея, пускай и нелепый, шанс на спасение. Шанс, с каждой минутой, превращающийся в мираж. Стражи приходили еще раз, принесли еды и убрали труп орка. Да, вот орк был действительно шансом на спасение. Он мог бы многое рассказать о Маленькорхе, но предпочел не дожидаться душевных разговоров с эльфами. А ведь, казался таким общительным.
Позже явился Глендрик:
— Я решил сам навестить тебя, чтобы ты примирился с неизбежным и вручил душу Священному Свету. Не хочу доверять это кому-то другому.
— Катись к демонам, Глендрик! Хотя нет, стой. Оставь, утешения для других, а мне дай перчатки.
— Перчатки?
— Да-да, перчатки, что такого удивительного? Смертник решил принять свою судьбу в перчатках! Это так странно? Может я всю жизнь мечтал об этом!
— О перчатках? — жрец смотрел на меня как на умалишённого.
Я вздохнул.