Грета откидывается назад, вьющиеся пряди ее волос больше не закрывают меня. Но она продолжает массировать мою кожу головы, пока увлажняющая листовая маска освежает мое лицо. Сначала я не спускаю с нее глаз. Я смотрю на черты ее лица и удивляюсь, как она может выглядеть такой мягкой и такой свирепой одновременно. Конечно, мой взгляд время от времени невольно скользит по ее сиськам, переключаясь только тогда, когда я понимаю, что слишком долго пялился на ее соски, желая, чтобы они набухли только благодаря моей силе духа. Я заставляю себя забыть о том факте, что я лежу у нее на коленях, так близко к ее киске.

Той, которая была такой влажной и вкусной. Она сжималась вокруг моего члена, обнимая его своим теплым, влажным жаром. Это было…

Нет, не думай об этом. О чем я собираюсь подумать, так это о том, насколько приятно она делает этот массаж кожи головы. И как хорошо она выглядит. Действительно. Да, она хорошенькая. Такая чертовски красивая. Я смотрю на ее лицо. Ее глаза. Смотри на это. Сосредоточимся на этом, а не на ее сиськах. Мои глаза сужаются от сосредоточенности. Она попеременно то ухмыляется мне сверху вниз, то смотрит телевизор, громкость которого установлена на слабое гудение.

Время от времени я замечаю, что ее хватка задерживается немного дольше, чем следовало бы, не массируя, просто удерживая неподвижно. Когда она, наконец, отпускает меня, костяшки ее пальцев скользят по моей шее. Я клянусь, что этот жест сделан намеренно, даже если она выдает его за случайность.

Это не так. Ты не можешь так думать. Она просто выполняет свою часть сделки.

— Ты знаешь, я вообще-то младшекурсник, — прохрипел я. Состояние, в которое она меня погружает, не идет мне на пользу. Мои мысли блуждают там, где им не следовало бы.

— Да, я знаю. Мы оба.

— Я имею в виду свое имя. Мой суффикс — младший.

— Итак… Ты хочешь сказать, что где-то есть еще одна бедная душа по имени Отис Резерфорд Морган?

Там, ниже шести футов. То же самое.

— Просто Отис Морган. У него не было второго имени, так как мои дедуля и бабуля не смогли договориться о нем.

— И ты сказал, что твой, — она переходит на фальшивый южный выговор, чтобы произнести дедуля, — затем возвращается к своему обычному акценту, — это Резерфорд?

Я киваю.

Она борется с улыбкой и проигрывает.

— Это мило. Ваша семья кажется близка.

— Так и есть, — приводя себя в порядок, я наклоняю голову под таким углом, чтобы смотреть на нее, — ты со своей семьей тоже кажешься очень близкой.

— Да. Конечно.

Из интонации этих слов так много можно извлечь. И если бы наша ситуация была другой, если бы она была кем-то, к кому я искренне тянулся, я бы копнул глубже.

— Поскольку ранее ты задавала мне много вопросов об игре, как насчет того, чтобы я задал тебе вопросы о твоих выходных?

Хотя они, возможно, и не похожи внешне, Грета и ее отец слишком похожи в своих манерах. Как, черт возьми, они так легко отпускают двусмысленные комплименты, просто непонятно.

— Например, что? Я все время училась, — презрение омрачает ее черты.

— Из-за двойки, которую ты получила на промежуточном экзамене по экономике?

— Экономика и статистика.

Это меня удивляет.

— Ты берешь статистику?

— Да. Статистика 221.

— Это моя специальность. Я сдавал ее во втором семестре на первом курсе и чертовски хорошо справился с этим. У меня был профессор Гупта.

— У меня есть Миддлтон, — она выдыхает, явно раздраженная. — Черт. Итак, ты не только горячий, спортивный и симпатичный, но и умный? — она хихикает с сухим обвинением. — Боже, ты отвратителен.

Я ухмыляюсь и показываю большой палец вверх.

— Идеальный. Ты хочешь сказать, что я совершенен.

— Ты говоришь помидор, я говорю картофель.

— Э-э, что? Это не та поговорка.

— Помидор, картошка, — уверенно поет она фальшиво, как будто это служит идеальным объяснением.

Мои плечи трясутся в приглушенном веселье. И вот тогда меня поражает, насколько странен этот момент, между нами. Воздух становится сладким и прохладным. Напряжение, которое тлело между нами раньше — непрошеная враждебность, которая исчезла после того, как я предложил помыть посуду, и усугубилась после того, как я попросил о сексе, получив отказ, а затем солгал об этом, — ослабло до такой степени, что его не существует.

— Знаешь, для того, кто не любит футболистов, ты определенно мила с одним из них, — осторожно замечаю я.

— Мне нравятся футболисты, — ее нос непроизвольно морщится, как будто она сама себе тоже не верит.

— Э-э, нет, не нравятся, — настаиваю я. Хотя я слишком горд, чтобы открыто признать это, ее неприятие ко мне, основанное на моем статусе футболиста, задело. — Я отчетливо помню, как ты сказала, и я цитирую: «Я не занимаюсь футболистами».

— Вот именно, но это не значит, что они мне не нравятся.

Маска на лице сморщивается, когда я делаю кислое выражение.

— Сразу после того, как ты сказала, что не занимаешься футболистами, ты сказала, что они тебе не очень нравятся.

Она прерывается, когда звонит мой телефон. Я быстро роюсь в карманах, без колебаний отвечая на звонок, прежде чем прижать его.

— Алло?

— Отти? Ты взял трубку? Это я. Я знаю, что меня не было в стране, но…

У человека на другой линии нет времени закончить свое предложение. Я в панике повесил трубку. Я не должен был этого делать. Мое дыхание учащается, и я сглатываю, острая боль пронзает меня при звуке ее голоса.

— Кто это был? — спрашивает Грета, сбитая с толку моей реакцией.

Просто моя бывшая. Та, в кого, как я думал, я был глубоко и безумно влюблен, пока не оказалось, что это не так, и в итоге я облажался за нас обоих.

— Никто. Не пора ли это снять? — спрашиваю я, мой голос резок от едва скрываемых эмоций. — Я действительно забыл, что мне нужно кое-что сделать.

Она мне не верит. Как угодно. Мне все равно. Этот звонок убил мое настроение. Притворяться любезным — это последнее, что я хочу делать прямо сейчас. Кроме того, Мириам должна попробовать свое собственное лекарство, верно? Я просто выполняю работу кармы.

— Эм, да. Конечно. Ты можешь снять прямо сейчас. Просто…

Я уже встаю с дивана и иду в ванную.

Как только мое лицо очищается, я смотрю на себя в зеркало. Вода стекает по моему подбородку и разбрызгивается по краям ее раковины. Несмотря на то, что мое отражение кажется размытым, я ненавижу себя.