возможное будущее благосостояние. И ладно бы она старые кусты подрывала, которые я у нее так, кустами, и забирал и в которых уже наросли приличных размеров клубни. Так нет, она раскопала еще и часть молодых, с мелкими клубнями которым, бы еще расти и расти — а уже не получится, потому что их варварски оборвали, отделив от корней.

— Дону Карраскилье, значит, можно портить любимую клумбу вашего хозяина, а мне нельзя? — гневно фыркнула Сильвия.

Выглядела она феерично: в пышном платье, правда, темной немаркой расцветки, в кружевных перчатках на руках и с лопатой. Подозреваю, после ударного труда по копке картофеля перчатки можно будет выбросить: они не только испачкаются, но и продырявятся.

— Дон Карраскилья спрашивал разрешения.

— Не надо меня обманывать, Серхио. Он как приехал, сразу пошел сюда копать. Мне кучер рассказал.

— Дон Карраскилья получил разрешение брать все, что ему нужно, от дона Алехандро. У вас же, донна, такого разрешения нет. И вообще, не находите, что ночью идти и брать чужое — недостойно?

— Не нахожу. Если вы не забыли, Серхио, эти клубни дону Алехандро дала я, — высокомерно ответила Сильвия и подула на прилипшую к носу прядь, выбившуюся из прически. Непривычна оказалась донна к суровым полевым работам по копке картошки. — Дон Алехандро пропал, и я считаю своим долгом сохранить это в память о нем.

Она всхлипнула и приложила руку к глазам, напрочь забыв о том, что перчатки в земле. В результате под глазами донны появились несимметричные синяки, хорошо заметные даже в лунном свете.

— Донна, мы прекрасно сохраним и сами. А вот дон Алехандро наверняка расстроится, когда приедет и обнаружит, что вы разорили его клумбу. Забирать подарки — недостойно донна, но, если вы уйдете прямо сейчас, я сделаю вид, что ничего этого не было.

Донна нехорошо прищурилась, как будто размышляла, не прикопать ли наглого сеньора в середине освобожденной клумбы, потом, видно, сообразила, что картофельного вора вычислят слишком быстро, бросила лопату на землю и заявила:

— Хорошо, Серхио, я сразу же уйду, как только вы мне скажете, что дон Карраскилья делал с этими клубнями.

— Скажи ей, что он их ест. Сырыми, — неожиданно проснулся Шарик, оттранслировав эту мысли и мне, и Серхио.

— Он их ест, — невозмутимо повторил Серхио. — Говорит, для чародея очень полезно. Чары получаются сильнее.

— Как ест?!

— Обыкновенно, чистит и ест как яблоки.

Сильвия наклонилась, выбрала картофелину покрупнее, очистила ее чарами и храбро откусила.

— Какая гадость, — разочарованно скривилась она, но не выплюнула, прожевала и проглотила.

— Во-во, дон Карраскилья тоже говорил, что гадость, — подтвердил Серхио. — Меня всегда удивляло, что вы, чародеи, на что только ни готовы ради усиления.

— А вообще есть в этом что-то, — задумчиво сказала Сильвия. — Не зря же дон Карраскилья это ест. Я тоже чувствую, как моя сила растет. Так что…

Продолжить она не успела, потому что Серхио поднял лопату и, помахивая ею в руках как копьем, встал на защиту выкопанной картошки. Увы, сгрызание одной картофелины недостаточно укрепило чародейские силы донны, чтобы противостоять лицу, вооруженному столь серьезным оружием. Донна позорно бежала, оставив поле боя за соперником и унося с собой единственную недогрызенную картофелину.

— Дон Контрерас, вы же не оставите валяться столь ценные клубни на земле? — неожиданно послышался голос Исабель. — Они могут испортиться до завтра…

Интерлюдия 6

Король Мибии Рамон Третий находился нынче в том состоянии, про которое метко говорилось: «Краше в гроб кладут». Весь он словно усох, глаза ввалились, а руки казались птичьими лапками, покрытыми болтающейся кожей. От вчера еще пышущего здоровьем и силой мужчиной почти ничего не осталось. Даже способности к чародейству опустились почти до нуля. Королю оставалось только лежать и думать. А думы все было не слишком веселые пусть проклятийник и утверждал, что от этой напасти избавит полностью.

— Вот и все, Ваше Величество, — оптимистично сказал Оливарес, как раз закончив последнюю процедуру. — Сделал все что мог. Снял остатки, дальше уже полностью перейдете в руки целителей.

— А толку-то, дон Оливарес? — прошелестел в ответ король. — Я нынче ни на что не годная развалина. Придворные уже, поди, вовсю размышляют, под кого лучше лечь: под Гравиду или под Кейтар. Кейтар крупнее, зато в Гравиде больше родни и больше шансов не потерять место при дворе. Вполне вероятно, что и раздербанят страну…

— Ваше Величество, с чего у вас такие упаднические мысли? — возмутился Оливарес.

— С того, дон Оливарес, что наследника у меня теперь нет. И другого я получить больше не смогу. Ритуал признания по крови меня почти наверняка убьет, а вероятность, что не погибнет возможный будущий правитель, — весьма низкая. Так что лучше умереть сейчас и не видеть, как страну разрывают. Фернандо наверняка уже на границе стоит, ждет, как переговоры с нашей аристократией завершат.

— Его Величеству Фернандо Пятому сейчас не до войн. У него оба наследника погибли.

— Вот как? — голос короля был все столь же бесцветен, но в глазах появился заинтересованный блеск: — А с ними-то что случилось?

— Старший перед поездкой на Сангрелар решил кардинально вопрос с младшим, а сам ритуал не пережил.

Король беде соседа не порадовался. Напротив, выразил живейшее участие.

— Дурное дело этот сангреларский ритуал. Уверен, многие монархи от него отказались бы, если бы не боялись ослабить страну. Но лучше бы было ослабить страну, чем потерять Альфонсо. Рамиро, не поверите, дон Оливарес даже не жаль. Порченая кровь, хоть и королевская. Ну да ладно. Ничего уже не изменить. Кара это Всевышнего за мои грехи. Как думаете дон Оливарес, может, отречься от короны, да и уйти в монастырь?

— В какой еще монастырь, Ваше Величество?

— Альварианский. Главу, которого мы того… приговорили. Вдруг грехи замолю? Свои и страны…

Вошедший Карраскилья освободил Оливареса от необходимости продолжать неприятный разговор. В отличие от короля и проклятийника придворный чародей радостно сиял, на вопросительный взгляд Оливареса ответил довольным энергичным кивком. Тот тоже воспрянул духом.

— Как у вас дела, Ваше Величество? — спросил Карраскилья с таким видом, как будто не сомневался: сейчас ему доложат о том, что все в порядке.

— И не спрашивайте, дон Карраскилья, — слабо улыбнувшись в ответ, сказал король. — Вот размышляю, в какой монастырь податься.

— Да вы с ума сошли Ваше Величество, — возмутился Карраскилья. — В такое сложное для страны время хотите все бросить и сдаться? На вас ответственность перед народом.

— Мне эту ответственность некому передать…

Король отвернулся к стене, чтобы не показывать покатившиеся из глаз слезы. Слабый правитель не заслуживает уважения.

— Что за глупость вы выдумали, Ваше