этот момент выглянувший из окопа солдат заметил наступающих, и опять, все так же под ядрами, защищающиеся высунули винтовки. Взвились облачка дыма.

— Они стреляют! Стреляют друг в друга! — Анна не понимала, что происходит.

— Попаданий нет! — стоящий чуть в стороне морской офицер громко прокричал, отмечая, что нападающие сумели, судя по всему, залечь за мгновение до залпа.

А потом Щербачев выхватил из-за спины ракету и разрядил ее в небо над окопом. На мгновение словно все замерло, и атакующие, и защитники повернули головы в сторону летящего вверх снаряда.

— Вспышка! — неожиданно заорал Щербачев.

Анна успела заметить, как все его солдаты отвернулись в сторону, и в этот момент ракета зависла на вылетевшем парашюте[26] прямо над окопом и разорвалась на части, засияв, словно маленькое солнце. Девушке показалось, что она ослепла, но через пару секунд зрение все же начало возвращаться. Вовремя! Она как раз увидела, что отряд Щербачева безмолвными тенями долетел до окопа и только тут, разразившись громовым «ура», выстрелил по противнику, а потом взял его в штыки.

Несколько мгновений крика и матов, а потом все тот же морской офицер громко объявил конец тренировки. Тренировки? Анна с удивлением смотрела, как еще недавно участвовавшие в ожесточенной перестрелке солдаты обнимаются, шутят и помогают товарищам выбраться из окопа. Потом они зачем-то ощупали друг друга и начали собираться в стороне, строясь в две ровные линии.

— Думаю, наше появление заметили, и будет невежливо не подойти, — сказал Гейнрих и тут же поспешил вперед. Анна хотела было возмутиться, но потом поняла, что ей и самой очень интересно, что же тут происходит. Тем более, кажется, появление синяков на солдатах имеет все же более таинственную причину, чем ей казалось раньше.

Впрочем, даже тренировки — это не повод рисковать здоровьем солдат в обычной жизни! Девушка решительно поджала губы и последовала за начальником госпиталя.

* * *

— Ты видел?! — я ткнул хмурого Игнатьева в плечо. — Только одного солдата потеряли! Десять против тридцати! В атаке!

— Это нечестно было, ваше благородие, — не выдержал ефрейтор. — Эта светящаяся ракета! Кто знал, что подобное возможно?

— Да, очень интересная задумка, — согласился довольный представлением Ильинский. — И ведь у нас были световые ракеты, да и те же самые парашюты, чтобы они подольше висели в воздухе, но… Использовать их не в море, чтобы показать себя, а на суше, чтобы ослепить врага — Григорий Дмитриевич, умеете вы удивить!

— А еще они были ярче, чем те, что мы использовали, — мичман Прокопьев, пришедший вместе с капитаном, не удержался в стороне от разговора.

— Кое-что добавили, — я не устал углубляться в детали. — Есть один металл, который ярко горит при не самой высокой температуре[27]. Вот мы с Дмитрием Александровичем и засыпали его стружку в осветительные ракеты.

— Горящий металл… Все-таки наука — удивительная вещь, — Ильинский мечтательно зажмурился. Несмотря на возраст он порой походил на мальчишку-мечтателя. Впрочем, как и почти все знакомые мне офицеры. Такое вот время.

— Григорий Дмитриевич, но вы же победили не только за счет вспышки? — спросил Прокопьев, изучая записи с прошлых боев. — Вы просили отмечать потери на разных этапах боя, и раньше даже при численном превосходстве атака в штыки не обходилась без потерь. А тут вы потеряли человека от случайной пули, и все.

Я не успел ответить, когда к нам подошли неожиданные гости. Начальник городского госпиталя Христиан Гейнрих и та девушка, что читала английскую статью, Анна Алексеевна. Как оказалось, они повстречали моих солдат с синяками, решили, что я уж слишком далеко зашел в рукоприкладстве, и приехали разбираться.

Пришлось отвлекаться и рассказывать про то, как мы используем деревянные дубинки вместо штыков, пули из пыжей и другие мелочи. Конечно, были и эксцессы. Вчера вон осколок бутылки-гранаты пореза эхо ефрейтора Николаева. Как тот ругался… Увы, ничего лучше пока придумать так и не получилось.

— Также после каждого боя солдаты осматривают друг друга, чтобы не пропустить ничего серьезного, и при любом подозрении на травму отправляются к вам. Вон даже держим пролетку на случай, если что-то экстренно случится, — закончил я.

— Но все это так жестоко! Неужели нельзя тренироваться без таких травм? — голос девушки дрогнул, когда она задавала этот вопрос.

— Можно, но тогда, когда придет время настоящего боя, я потеряю тех, кого мог бы сохранить, — я пожал плечами.

— Полностью согласен, — поддержал меня Ильинский. — Сегодня Григорий Дмитриевич пригласил меня, чтобы показать свои тренировки. И если раньше у меня были сомнения, стоит ли моим морякам в этом участвовать, то теперь от них не осталось и следа. Вы бы только посмотрели, какие потери у нас получаются в первом штурме без тренировки и сколько выживает при такой же атаке даже просто к концу первого дня.

— Математика — бессердечная штука, — улыбнулся я. — А теперь давайте спросим у самих солдат. Ефрейтор Игнатьев, что думаете о наших тренировках?

— Если бы вы командовали нами на Альме, мы бы никогда не понесли такие потери, — просто ответил бородатый ветеран. И от его хриплого голоса по спине побежали мурашки.

— Не стоит…

— Стоит, ваше благородие, — Игнатьев нахмурился. — Во-первых, вы бы никогда не отправили нас на убой. А во-вторых, если бы и отправили, то сделали бы все, чтобы враги кровью умылись от такой встречи. Вот как сегодня с этим последним штурмом.

И он, все-таки смутившись, но взяв себя в руки, постучал меня по груди. Получилось звонко, и я с улыбкой открыл бурку, под которой был скрыт стальной панцирь.

— Взяли у кирасиров запасные, — пояснил я для удивленных наблюдателей. — В кузнице добавили наплечники, набедренники и стальной шлем…

— Прикрываете те места, которые потом сложнее всего излечить, — неожиданно заметил доктор Гейнрих. — Но, насколько я знаю, современные винтовки пробивают обычные кирасы. Или вы еще и новый металл успели открыть?

Он вроде бы шутил, но все посмотрели на меня с таким видом, словно подобное и вправду было мне по силам. Пришлось признаваться. Я рассказал сначала выдуманную часть истории, как мы в Петербурге с господином Константиновым измеряли скорость и пробивную силу пули. На самом деле все это пришлось уточнять прямо на месте, опираясь на память из будущего и смутные воспоминания об уроках физики.

— Началось все с того, что нам попались работы сначала Германа Гельмгольца, потом Юлиуса фон Майера. Знаете, что они писали? — я замер и тут же сам продолжил. — Существует одна-единственная сила. При всех физических и химических процессах она остается единой величиной… И одна эта простая мысль позволила нам по-другому посмотреть на то, как нужно