Шрифт:
Закладка:
Да, это был уже не тот робкий забитый юноша, который бледнел и мямлил при виде меня. Да и не помнил он, наверное, о полудетских симпатиях. Ведь ему через такое пришлось пройти! Я сказала, что мы (не разъясняя, впрочем, кто конкретно) тоже над этим думаем.
Затем, ничего ему не объясняя, я включила свой неизменный смартфон и сказала:
— Лови! — и бросила ему через стол, за которым мы сидели, чехол от своего телефона.
Мне удалось заснять, как он ловит левой рукой, брошенный ему предмет, и я посчитала свою задачу выполненной. Но когда вместе с чехлом Сергей незаметно передал мне записку, задача моя оказалась значительно перевыполненной.
Пятнадцать минут свидания пролетели совершенно незаметно. В ближайшем скверике я присела на одинокую лавочку, несколько раз перечитала записку, содержание которой не стало большим откровением, так как до большинства приведенных Выхухолевым сведений мы с Оглоблиным добрались самостоятельно. Единственно, что было важным, в записке перечислялись телефоны его бывшего начальства из ЧВК, которым он просил незамедлительно сообщить об обстоятельствах его дела.
Что я тотчас же исполнила, переслав фото записки моему главреду и в свой блог. Когда я на пригородном автобусе вернулась в родную деревню, ко мне подбежала продавщица Лейла и с каменным лицом потребовала срочно явиться к главе нашей деревни.
Он сидел, развалясь, в кожаном кресле перед большим полированным столом на толстых ножках, глава деревни и хозяин нелегального водочного заводика, толстый, с большим животом, важный мужчина, лет под пятьдесят. Нос у него был прямо картошкой, а глаза черные, немигающие и злые.
— Так, — грозно начал он, собираясь, видимо с самого начала разговора запугать меня, — ты почему не поставила в известность администрацию о своем прибытии в нашу деревню?
Голос у Амина был сипловатый и неожиданно тонкий, почти дискант, он мне сразу не понравился. И, потом, я давно уже была не девочка «для битья» и умела за себя постоять.
Я села за стол напротив Амина, достала из своего походного рюкзака смартфон, выложила его на стол и незаметно включила. Затем порылась, не торопясь, в одном кармашке, затем в другом, достала удостоверение корреспондента областной газеты и помахала корочками, не дав ему прочесть, что я и кто я.
— Я отметилась у вашего представителя власти — участкового и даже попросила показать мне достопримечательности деревни. Надеюсь, этого достаточно? — ответила я невозмутимо, не обращая внимания на грубость.
— Это кто здесь представитель власти? Это Митька Оглоблин представитель власти? Запомни девочка: власть здесь один я, а Митька сегодня участковый, а завтра — никто. Тебе понятно?
Это был явный вызов и на него следовало отвечать. Кроме того, решила я, пускай он побесится, глядишь, и выболтает что-нибудь лишнее.
— Во-первых, я вам не девочка, а корреспондент областной газеты, а, во-вторых, вы тоже здесь не вечны. И долго ли будут покрывать районные власти владельца криминального водочного завода — тоже не известно, — ответила я довольно дерзко.
Амина было уже не остановить.
— Да ты, что, угрожать мне вздумала? Был тут один, тоже угрожал. А мы ему одно убийство приписали, а когда он вернулся, как герой военной операции и продолжил мне угрожать — его под второе убийство подвели. Так что сидит он как миленький в СИЗО и ждет суда.
— Ну, вот — подумала я, — ты сам на «десятку» себе уже наговорил.
А глава деревни и не думал останавливаться.
— Ты что думаешь: на тебя у нас управа не найдется? И не надейся. И никакие корочки тебе не помогут. Будешь гореть в аду, как миленькая!
— Ну, это он хватил через край, — подумала, — схватить меня здесь же, в присутственном месте, он навряд ли посмеет, а завтра я буду уже далеко.
Единственно, о чем я не подумала, так это о ближайшей ночи. Но я довольно легкомысленно, как потом оказалось, пренебрегла грозящей мне опасностью.
Больше делать в этом кабинете мне было нечего, и я постаралась побыстрее выбраться на свежий воздух. Странно только, что мне по-прежнему мерещился отвратительный запах перепревшей барды. Второй странностью было то, что Митя Оглоблин сегодня еще не появлялся.
Но, честно говоря, у меня больше не было сил размышлять над странностями судьбы. Я пришла в домик бабы Нюры, откровенно, как на духу, рассказала ей о событиях последних двух дней. По всему выходило, что мне пора возвращаться в Нижний.
Баба Нюра во всем со мной согласилась и сказала, что тоже решила перебираться к дочери в город.
— А то без тебя они меня просто сожрут, сожрут и не поморщатся, — добавил она.
Напоследок мы выпили по полстопки «Аминовки», которая до сей поры стояла даже не распечатанной, и отправились спать. Водка была отвратительной. И опять мне мерещился запах барды.
— Наверное, это от излишней впечатлительности, — решила я, — нет, нужно обязательно поскорее уснуть, как говорится, утро вечера мудренее.
Но следующее утро все не наступало, а ночь длилась и длилась. У меня возникло даже странное ощущение, что эта ночь для меня так никогда и не закончится. Потом у меня появилась странная тошнота.
— Это, наверное, я надышалась вредными испарениями от барды, — думала я про себя. — Но почему тошнота все не проходит? Ведь мы с Митей вышли к бывшему пруду уже два дня назад. И как, интересно, чувствует себя Митя?
Потом я почувствовала, как будто мне не хватает воздуха. Это было уже знакомое ощущение. Я переживала его, когда заболела ковидом. Мы заболели все вместе: папа, мама и я. Но папа с мамой умерли, а я все-таки выкарабкалась, хотя меня еще долго преследовали психические атаки — острое ощущение нехватки воздуха. Так было и на этот раз, только все сильнее и дольше.
Я почувствовала, что совсем задыхаюсь и как будто нахожусь под толстым слоем воды. Я взмахнула руками и ногами, чтобы всплыть, и когда моя голова оказалась над водной гладью — я вдохнула воздух полной грудью, и, наконец, проснулась.
Это было просто чудесное пробуждение! Я лежала одна в маленькой комнатке, похожей на больничную палату. За окном ярко светило солнце и
