Сначала я подумала, что наконец-то вернулась прачка. Давно пора! Но это пришла маленькая человечица. Нет, существо женского пола у людей называется как-то по-другому… ох, забыла, пока сидела в клетке. А надо бы вспомнить. Это полезно. Когда я пытаюсь вспомнить человечий язык, сразу начинаю лучше соображать. А то еле двигаюсь в клетке – вяло, сонно, как будто уже начала разлагаться.

Почему прачка меня заперла? Боится, что убегу? Но куда?! Некуда мне бежать, вот беда. Долго одна не проживу… Но и в запертой клетке дышать трудно. Когда же появится прачка?! Так ведь и в самом деле можно разложиться.

Ого, вспомнила! Маленькая человечица называется «девчонка». Разложение называется «смерть». К нам разложение иногда приходит быстро, а иногда устаешь его ждать и даже зовешь. Говорят, из людей после смерти вырастают деревья. Я бы тоже хотела стать деревом. Люди боятся смерти, стараются отсрочить ее… Наверное, потому, что не готовы покинуть свой мир. Ничего не предчувствуют! За них предчувствую я. Когда вечная тьма подкрадывается к кому-то из них, я плачу и кричу. Только они не видят моих слез, а если слышат рыдания – пугаются еще больше. Не понимают, что я пытаюсь их спасти! Иногда это удается…

Но этой маленькой человечице, то есть этой девчонке, до смерти еще далеко. Конечно, может случиться всякое. Неожиданно, вдруг… Если она лунной ночью встретится с прачкой – живой не уйдет.

Зачем она здесь? Зачем явилась в этот дом?

Но что это она делает? Открывает мою клетку?! Ох, какое счастье! Мне нельзя слишком долго дышать жабрами. Нужно обязательно хоть иногда пользоваться легкими. Как хочется поскорей собраться, вынырнуть, глотнуть свежего воздуха! Точно так же мне нельзя оставаться долго на суше, а если я вдохну дым сожженных деревьев – это сразу погубит меня.

Ну открывай же, открывай клетку!

Мне придется быть осторожней. Если девчонка увидит меня, когда я соберусь, произойдет то самое «вдруг», которое может подвести ее к смерти. Нет, я пока ничего для нее не предчувствую, но все-таки перепугаться она может так, что лишится рассудка.

Так и быть. Я подожду. Я позабочусь, чтобы этого не случилось.

Главное, чтобы девчонка потом не закрыла мою клетку!

Впрочем, есть выход. Я могу быстро собраться, показаться ей и напугать так, что она…

Что? Лишится рассудка?

Я не желаю ей зла. Я не сделаю ей ничего плохого!

Конечно, если она не вздумает закрыть клетку.

* * *

Дверь в дом была приоткрыта, но Василиса стояла да стояла перед крыльцом, никак не решаясь подняться по ступенькам. А до этого она так же долго стояла перед приотворенной калиткой, не осмеливаясь войти во двор. И этот двор, где она когда-то играла, и родной дом, куда они с бабулей иногда наезжали из Городишка в Стерлядку (так называлась эта деревня, потому что здесь и впрямь в давние времена щедро ловилась стерлядь), сейчас казались чужими. Конечно: ведь за последние два года сюда ни разу не выбрались, вот и отвыкла. Не тянуло в Стерлядку ни Василису, ни бабулю после гибели Виктора Рыбакова – бабулиного сына и Василисиного отца. Все это время дом простоял пустой, запертый, а весной его сняла какая-то иностранка. До конца лета сняла. Звали ее странно и красиво: Занна Керено. Наверное, итальянка. Хотя кто их разберет, этих иностранцев с их именами!

Бабуля и Василиса очень удивились: да разве в полузаброшенной, полуразрушенной, полуразвалившейся, почти необитаемой рыбачьей деревне на берегу Волги что-то может заинтересовать чужеземную гостью? После того как Волга начала пожирать берега, даже дачники на лето не заявлялись в Стерлядку: опасно! Пойдешь купаться или поедешь на рыбалку – а на тебя кусок берега свалится. И не факт, что сможешь из-под него выбраться. Не всем это удавалось… А то, что однажды в Волгу обвалился именно тот кусок земли, на котором располагалось старое кладбище, вообще в ужас людей привело. Ничего себе радость, ничего себе удовольствие – видеть, как на волнах качаются мертвые тела, плывут кресты или мимо берега дрейфует небольшая флотилия гробов!

Все эти пакости начались года четыре назад, когда остров Туманный, который носился да носился по волжским волнам – то по течению, то против него, преимущественно мимо Городишка, – вдруг остановился напротив Стерлядки. Возможно, конечно, ничего общего между остановкой острова и обрушением берегов не было, однако Туманный[42] – это непростой остров! Рассказывали, что там можно увидеть огромного черного четырехглазого пса; что на берегу стоит береза, а на ее ветвях висит огромная мертвая змея, которая иногда плачет; рассказывали, будто там героически погибли два колдуна – вернее, призраки двух колдунов: один был древним викингом, а второй древним африканцем… Никто не знал, правда это или нет, но на всякий случай люди побаивались плавать к острову, тем более, по слухам, причалить к нему было вообще невозможно.

Словом, поблизости с островом Туманный жить стало довольно опасно, и с чего бы сюда принесло эту иностранку, было непонятно, однако вскоре выяснилось, что ее специально пригласили в Россию для какого-то исследования: она занималась очисткой природных водоемов. Бабуля и Василиса очень удивились такому совпадению: ведь отец Василисы Виктор Рыбаков последний год своей жизни работал в международной фирме «Aqua pura», то есть «Чистая вода», и занимался тем же, что и Занна Керено, пока не погиб где-то в Северной Франции.

То, что Занна Керено была коллегой покойного Василисиного отца, конечно, перевесило чашу весов в ее пользу. К тому же она сама предложила очень высокую плату, так что бабуля все-таки позволила ей поселиться в старинном и очень красивом доме Рыбаковых. Деньги лишними не бывают: Василиса это хорошо понимала. Они с бабулей жили на ее зарплату директора библиотеки в Городишке и на пенсию за Василисиного отца. Так-то на жизнь хватало, но всегда ведь хочется чего-то еще!

Занна Керено исправно отправляла почтовыми переводами деньги за апрель, за май, за июнь, а потом делать это стало невозможно. Волны подмыли край берега, где стояла почта, ну и… «рухнул последний оплот цивилизации», как выразился Женька Шварц, друг детства, так сказать, а теперь и одноклассник Василисы. Его семья перебралась в Городишко два года назад, после того как в Волгу свалилась единственная в Стерлядке школа. Женька там учился, а его родители работали. Женькина бабушка, баба Катя, уезжать не захотела: ее дом стоял в безопасном конце Стерлядки, можно сказать в самом лесу, и она ничего не боялась. Впрочем, даже баба Катя чуть было не утонула однажды, но выбралась и с тех пор заявляла, что у нее против утопления выработался иммунитет.

Женька приезжал к бабе Кате на каникулы, но без сверстников было в деревне скучно, и вот наконец он уговорил Василису поехать с ним сразу после экзаменов. А заодно навестить иностранку и получить с нее плату за июль и август. Сотовой связи в Стерлядке и ближайшей к ней деревне Песчаной никогда не существовало, так что отправить деньги через мобильный банк тоже было нельзя. Бабуля Василисы созвонилась по обычному телефону с бабой Катей (собственно, это именно Женькина бабушка весной стала посредницей между Занной Керено и Рыбаковыми), попросила предупредить о Василисином приезде, приготовить деньги, чтобы та их забрала, – и вот девочка стоит перед крыльцом родного дома, но никак не решается в него войти.