Теперь князь был вдов уже давно и во всём большом доме, помимо его самого, было теперь только одно близкое и дорогое ему существо, — 20-ти летняя дочь Анна.

Князь почти до сорока лет прожил, не решившись ни разу сочетаться законным браком. Много раз и многие девушки разных дворянских семей нравились ему, иногда и очень сильно. Всякая семья и всякая девушка во всей Москве сочла бы себя счастливой назвать князя женихом и породниться. Это ещё более облегчало, казалось, возможность жениться, но в действительности было наоборот. При характере князя — это обстоятельство именно и было помехой.

Чем более ухаживали родители за князем, тем менее он считал возможным жениться на их дочери, убеждённый, что его ловят за титул и состоянье.

"Не я ей нужен!" думал он и сторонился.

И так дожил он почти до сорока лет. Зато женился вдруг, совершенно неожиданно, к удивлению, как своему, так и всех знакомых.

IV

В год смерти императрицы Анны Иоанновны приехала в Москву и поселилась небогатая женщина с красавицей дочерью, происхожденьем с Юга. Это была вдова именитого, как говорили, владетеля Гирея, из Крыма, которая приехала в Москву хлопотать по своему делу и просить защиты у русского правительства против хана Крымского, отнявшего у неё все земли, пограничные с русскими владеньями. Вдова стала именовать себя "княгиней" Гиреевой, носила оригинальный, красивый и ещё невиданный москвичами костюм и, конечно, сначала ни слова не знала по-русски, но потом вскоре научилась очень изрядно объясняться. С ней приехал десяток такой же дворни — татар и татарок. Вдову-княгиню приняли в московские дома, как всегда всех, гостеприимно и радушно, всюду звали, угощали, обещали помощь и покровительство в её деле, но пока только забавлялись её русским языком, её свитой, её одеждой: чардой, шальварами, бешметом и феской...

Скоро шутники прозвали её "бешметная княгиня", но все любили. Более же всего москвичи ухаживали за дочерью княгини, которая была замечательной красоты и казалась ещё краше в своём костюме, в ожерельях из монет и в пунцовой феске, расшитой золотом и драгоценными каменьями, несмотря на скудные средства матери. Красавица-дочь — "крымская княжна", как прозвали её, — с ума свела всю московскую молодёжь, а в том, числе и пуще всех — сорокалетнего холостяка князя Лубянского.

Сначала мудрено было всем молодым людям знакомиться и беседовать с красавицей, но не прошло четырёх месяцев, как княжна, по имени Атыдже, отлично выучилась по-русски и совсем сжилась с новыми друзьями и новыми нравами. Свой обычай, священный на родине, носить чадру и век скрывать лицо своё — обе, и мать, и дочь, тотчас бросили. Красивой Атыжде было не более 16 лет, но казалась она старше. Замечательные чёрные глаза, длинные, волнистые, чёрные, как уголь волосы, расплетённые на пятьдесят мельчайших кос, вечно рассыпанных по бархатному бешмету, на спине и на плечах, белый, матовый цвет лица и пухленькие, ласково и кротко улыбающиеся губки, — вместе с забавным, но милым акцентом при произношении — всё пленяло барынь и девушек, и молодёжь, и даже стариков.

Князь стал бывать часто у княгини Гиреевой и начал подолгу беседовать и заглядываться на княжну Атыдже. А красавица, в свою очередь, становилась неравнодушна к князю.

Вскоре никому уже не было тайной, что молодые люди влюблены друг в друга, и многие уже начинали задавать себе вопрос о том, будет ли подобный брак для князя — делом простым и обыкновенным, или же срамной глупостью и несообразицей. Барыни, у которых были дочки-невесты, считали подобный брак даже греховным делом для русского князя.

— Бросит и эту. Не первый раз! — говорили одни.

— Клюнул! Зацепили! Скоро "бешметная" княгиня переедет в палаты, в тёщи к князю, — говорили другие.

Однако дело тянулось и вдруг повернулось совершенно неожиданно для всех. Княгиня, не привыкшая у себя на родине к морозам и вьюгам — простудилась на святках, при катании с ледяных гор, и чрез три дня была на столе.

Пока московские барыни, её приятельницы и покровительницы, охали и ахали как быть и что делать, кому басурманку отпевать и как, да где хоронить, и вообще как из этакого скандала выпутаться — молоденькая княжна, поражённая внезапной смертью матери, совсем одичала. Она молчала как убитая, сидела не шевельнувшись по целым часам около тела матери, но не плакала. У неё от ужаса её положенья круглой сироты на чужой стороне и слёз не было. Только боязливо-кроткое выражение её глаз и сомкнутый в резкую складку рот ясно говорили всякому, как она сильно страдает в своей безгласной скорби. Княгиню с грехом пополам отпели, выискав где-то какого-то татарина, который поклялся, что он, коли не мулла, то в роде того, и разные молитвы по своему обряду над телом прочесть может. Затем "бешметную" покойницу похоронили под Москвой, около ограды одного из немецких кладбищ. Немцы зашумели было, но начальство пригрозилось — и всё сошло благополучно.

И княжна Атыдже осталась с своей дворней дармоедов-татар — одна на белом свете.

Сразу явилось много добросердечных боярынь, которые звали княжну к себе на хлеба; но она не шла, и только пугливо озиралась на все предложенья. Князь тоже видал княжну Атыдже и также по-прежнему страстно заглядывался на неё, но не говорил и не предпринимал ничего... Бог знает, что у него творилось на душе!.. Близко его знавшие уверяли, что он сильно влюблён, как никогда ещё, но стыдится молвы народной и поэтому не решается жениться на татарке, хотя бы и княжеского рода. Это была отчасти правда. Родовая гордость была теперь помехой князю, когда сердце его, в сорок лет, было совершенно побеждено в первый раз в жизни, а стало быть, думал он, в последний... Князь мучился, но решиться не мог.

Однажды Артамон Алексеевич, особенно задумчивый и угрюмый со дня смерти "бешметной" княгини — был вдруг до нельзя встревожен известием, которое обежало быстро всю Москву. За красавицу-княжну Атыдже сватался всем известный в Москве богач — вдовец и генерал.

Это был уже старик за шестьдесят лет, далеко неказистый и смолоду, и теперь совершеннейший сморчок. А между тем Атыдже сразу дала своё согласие.

Это известие как громом сразило князя! Он даже не поехал узнать весть от самой княжны. Он думал, и был уверен, что она его любит, и ошибся.

"Что ж. Не судьба! подумал он.