музыки шли из-за прикрытой двери «спальни», потом в нее что-то с шумом ударило. «Так… опять бросает ножи!» Сосед частенько забавлялся метанием бритвенно острых предметов – от ножей до сюрикенов – в пластиковую мишень на двери. Стараясь действовать нарочито громко, Сергей сбросил ботинки и повесил бушлат.

– Ваня! Я тебя умоляю, поосторожнее с ножичком, попадешь, дырку потом не заштопаешь! – произнес с нарочитым одесским акцентом.

В комнате услышали, музыка смолкла, и дверь осторожно открылась. На лице высунувшегося в щель крепыша, на полголовы выше Сергея, в майке и спортивных штанах, была озабоченность. На накачанном плече белел звездообразный шрам от пули – след прошлогодней командировки на Кавказ. Когда парни познакомились, Ванька долго не хотел говорить про ранение, пока однажды, под бутылку коньяка, не открылся. А дело было так…

Солнце ожесточенно жалило лучами. Русские шли посредине пустынной улицы, прощупывая автоматами места, где могла таиться засада. Стекла, вперемешку с камнем щедро усыпавшие улицу, блестели словно кусочки льда, противно скрипели под противоминными ботинками. Жаркий ветер свистел по-разбойничьи, врываясь через открытые двери и ворота во дворы и покинутые в спешке дома, тащил по улице пакеты, грязные обрывки газет и прочий мусор. Черные провалы окон с угрозой вглядывались в разведчиков. До першения в горле пахло гарью – после артиллерийского налета исламистов в этом армянском селе мало что сохранилось.

Авиация долбила где-то в стороне. Сначала слышался рев реактивных самолетов. Потом к небу поднимался очередной дымный столб и уже только после этого доносился звук взрыва – очень резкий и сухой треск, будто кто-то неведомый яростно рвал многократно сложенный брезент.

На перекрестке в покосившийся столб уткнулся крошечный «Kia», из открытой двери торчала окровавленная женская нога в изящной босоножке – ей явно уже ничем не поможешь. Стайка кур, неведомо как уцелевшая в кровавой неразберихе вторжения, перебежала улицу и скрылась в низкорослых кустах.

То, о чем давно предупреждала Россия, случилось. С территории сопредельного государства в Армению вторглась армия исламистов, отлично организованных и обученных, но стоявшие у руля государства выученики Сороса поначалу категорически отказались от помощи союзников по ОДКБ[5]. Вспыхнули пограничные сражения, в которых неплохо оснащенная, но дурно управляемая и не имеющая опыта современной войны армянская армия была наголову разбита не хуже вооруженными профессиональными борцами джихада. А потом на весь мир прогремела информация о массовой казни армянских бойцов, когда одновременно отрубили головы почти сотне пленных. Репортаж об этом, весьма профессиональный, исламисты разместили в интернете. Даже западная пресса, категорически отказывавшаяся называть исламистов бандитами и террористами, сквозь зубы критиковала их за «экстремизм». Началось повальное бегство мирного населения из пограничья. Бежали целыми селами, бросая все: дома, скот, нажитое добро. А те, кто решил остаться, в большинстве своем уже ничего не могли сказать о захватчиках, у которых было только одно наказание неверующим в Аллаха – смерть!

На по-восточному узкие улицы древнего Еревана хлынули разгневанные толпы.

Прозападному руководству крохотного кавказского государства стало ясно, что самостоятельно они не справятся с нашествием чумы двадцать первого века, и они, наконец, задействовали механизмы ОДКБ.

Началась операция «Несокрушимое единство». Знаменитые ракеты «Калибр» из акваторий Черного и Каспийского морей ударили по штабам, складам и ПВО исламистов. Потом в небе появились ударные беспилотники. Для них основной целью была бронетехника и автомобили противника, и только потом появилась авиация. Одновременно четыре усиленные батальонно-тактические группы выдвинулись к границе. Исламисты, следуя давно отработанной тактике, рассыпались на мелкие группы, и их предстояло выбивать из густых горных лесов, где их занявший удачную позицию взвод и батальон не сразу сковырнет.

За те три дня, которые Иван Жуков по кличке Казак участвовал в боевых действиях, он собственными глазами наблюдал то, что, казалось, осталось в средневековой дикой эпохе: обезглавленные тела, посаженные на кол люди… разоренные села. С каждым днем он все больше мрачнел, мечтая только об одном – отомстить изуверам. То, что пришлось поучаствовать в нескольких огневых контактах – не в счет!

Совсем близко – за густой листвой придорожных кустов – звучали хриплые голоса. Разведчики метнулись в стороны, застыли на обочине в положении для стрельбы с колена.

– Кто такой? Э-э? – голос гортанный, с кавказским акцентом. – Русский?

Казак замер, потом ответил с наглецой в голосе:

– Мы из отряда Али-паши «Воины Аллаха»! Слышал о нас?

– Э! Чем докажешь? Скажи шахаду!

– Ашхаду алля́ иляха илля Лла́ху ва ашхаду анна Мух̣аммадан расу́лю Лла́х[6].

Поверили. Из кустов поднялись трое громил в камуфляже и в черных беретах с зеленой эмблемой исламистов. Опущенные автоматы в руках. У одного из-за плеча торчала труба гранатомета.

– Я смотрю, идут двое, как роботы, шлемы такие – лица не видно, – боевик подошел, восхищенно поцокал языком. – Американский костюм?[7]

– Ну, – поднимаясь, коротко произнес Казак.

Дальнейший разговор прервал звон разбитого стекла и отчаянный визг из ближайшего дома.

– Там… Э… – замялся боевик, который разговаривал по-русски, но Казак его уже не слушал.

– Займи их, Бурят, – приказал товарищу по внутренней радиосвязи и побежал к двери.

– Доунт мув! – произнес сзади голос с ужасным акцентом.

Казак кубарем вкатился в помещение через выбитую молодецким ударом ноги дверь. Через миг перешел у стенки в положение для стрельбы с колена. Автомат щупал пространство коротким стволом.

Полутьма после ярко освещенной улицы не стала помехой. Умный шлем мгновенно вычленил картинку. У противоположной стены на куче тряпья барахтались двое камуфляжных, один со спущенными штанами. Они отчаянно боролись с кем-то, находящимся под ними.

– Стоять! Уроды, – негромко, со злостью рыкнул Казак.

Барахтанье прекратилось. Выпучив глаза, исламисты вскочили, один поспешно натягивал штаны, но схватить оружие не забыли. Битые волки! Растрепанная девчонка – невысокая жгучая брюнетка, вряд ли больше шестнадцати лет, изо всех сил вжималась в стену, сквозь превращенную в лохмотья одежду белело тело. На худом лице неподвижные блюдца застывших глаз, сжатые в ниточку губы побелели. Девчонка походила на брошенного щенка, готового к последней битве за жизнь.

– Прелюбодеяние, – негромко сказал Казак, – это харам[8]. У нас за прелюбодеяние Али-паша приказывает побивать грешника камнями до смерти. А как у вас?

– Слюшай, э-э… – протянул, преданно «поедая» грозного гостя глазами, один из камуфлированных, тот, что натягивал штаны, – слюшай, зачем харам? Зачем камнями? Может, договоримся? Э-э?

Напарник «голоштанного» гортанно затарахтел на своем языке, словно проворачивал тяжелые жернова.

– Он говорит, – с готовностью перевел первый боевик, – если доблестный воин в претензии, то мы можем уступить девчонку.

Это предложение решило всё. Такие подонки не должны жить.

– Вы воины Аллаха и не должны себя осквернять! – повелительно произнес