Я очень испугалась, но после дедушкиного анонса стыдно было в этом признаться. Орлик пошел тихим галопом, а я сидела, затаив дыхание от страха и восторга. Проехав несколько кругов, папа неожиданно встал и поставил на ноги меня. Раздались аплодисменты – артисты усердно хлопали, чтобы придать мне куражу.

– Помаши публике ручкой! – крикнул дедушка, и я послушно помахала.

– А теперь, почтеннейшая публика, – сказал папа, – я поставлю Янечку себе па плечи!

Не успела я опомниться, как уже стояла у него на плечах. В ушах свистел ветер, я никого и ничего не видела, но вдруг услышала громкие аплодисменты и опять помахала рукой – не зная кому и зачем, но помахала. Тут папа быстро снял меня с плеч и поставил себе на колено, держа только за пояс-лонжу. И шепнул:

– Вытяни правую ножку и ручку. Это очень красивая поза. Публике понравится. Ап!

Зрители устроили овацию. Ну как тут признаешься, что тебе страшно?

Наконец Орлик остановился, к нам подошел дедушка, взял меня на руки, поставил на опилки и быстро снял лонжу. А зрители хлопали, не щадя рук. Мне было очень весело, и я сама, по собственной инициативе, сделала реверанс и убежала на конюшню. Но публика все аплодировала и кричала «бис», тогда папа взял меня за руку и мы вместе вышли на арену кланяться.

Так прошла первая репетиция. А через несколько дней состоялся мой дебют наездницы

Вот как это было.

Перед началом вечернего представления мама надела на меня вишневые бархатные штанишки и шелковую рубашку, а на голове повязала огромный бант. Папа был в таком же костюме, только без банта. В гардероб вошел дедушка и сказал:

– Вам пора.

Папа взял меня за руку, и мы пошли к выходу на арену. У занавеса нас уже ждал Орлик. Он был причесан шашечками, и кучер, гладя его, что-то тихо шептал ему на ухо. «Интересно, что он ему шепчет? – подумала я. – Наверное, чтобы Орлик хорошо себя вел».

Оркестр вдруг заиграл что-то очень знакомое, а я все еще думала, что же может кучер шептать Орлику. Между тем занавес раздвинулся, Орлика повели на арену, а я так была занята своими мыслями, что даже не успела испугаться. Папа взглянул на меня, улыбнулся и подмигнул – мол, «держись, казак».

«Казаку» в тот день не было и четырех лет…

Мы выбежали на арену. Все было так же, как на репетиции. Только устрашающе шипели большие кренгельские лампы. И много, много публики.

На арене мне было очень весело. Все шло гладко до самого конца. Но когда папа поставил меня себе на плечи и я должна была послать публике воздушный поцелуй, Орлик вдруг споткнулся, я выскочила из папиных рук… И вот я лечу на лонже по кругу. Среди публики кто-то пронзительно вскрикивает, и тут же в оркестре вступает барабан. Я лечу под барабанную дробь, перед глазами, свирепо шипя, мелькают лампы и – лица, лица, лица…

Постепенно я стала опускаться на манеж. Увидев дедушку, я протянула к нему руки, зная, что уж он-то меня поймает. Номер кончился. Я сделала реверанс, и мы с папой убежали с манежа. Публика вызывала нас бесконечное количество раз, и мы выходили раскланиваться, будто номер прошел идеально.

– Ну как? – спросил папа, когда мама переодевала меня после представления.

– Придется менять штанишки, – со вздохом отвечала она.

В цирк привели лошадь необычайной красоты – темно– рыжую, толстую, в бежевых пятнах, а хвост и грива – как спелая рожь. Звали лошадь Вовой, ее купил у пожарной дружины мой отец.

Началась дрессировка. Лошадь оказалась умной и на редкость понятливой, так что через несколько дней ее уже выпустили на арену. Ее круп был буквально как стол, так что очень удобно оказалось, надев на нее седло и стоя на нем, жонглировать.

Но однажды во время своего номера лошадь услышала, как на пожарной каланче ударили в набат. Где-то был пожар. Недолго размышляя, она сбросила наездника, перепрыгнула через барьер и умчалась. Ошарашенный наездник остался на манеже, не зная, что делать. Потоптавшись, он вынужден был покинуть арену. Все униформисты, как по команде, побежали за Вовой.

Вскоре они вернулись, но лошади с ними не было. Только мой папа догадался, где нужно искать Вову. И не ошибся: мы нашли ее на пожаре. Горел двухэтажный дом, а рядом неподвижно, как памятник, стояла наша лошадь. Она вдыхала знакомый запах, ноздри ее нервно шевелились.

Когда огонь потушили и пожарная команда уехала, мы с Вовой преспокойно вернулись в цирк.

Вскоре мы уехали из этого города. Папа надеялся, что на новом месте Вова забудет о своей «пожарной карьере» и будет принадлежать только цирку. Но не тут-то было. Во всех городах, стоило нашей лошади услышать звук набата, как она немедленно сбрасывала седока и неслась на работу – на пожар. Как находила она место пожарища? Это оставалось загадкой. Так или иначе из-за этих штучек лошадь становилась для нас опасной. Ведь если с ней работал взрослый наездник, еще куда ни шло. Ну а если ребенок?

Однажды в цирке вспыхнул пожар и началась страшная паника. В открытую дверь выскакивали собаки, артисты выводили лошадей, выносили реквизит, спасали костюмы. А лошадь не стала ждать, пока ее выведут, – разорвав веревки, которыми она была привязана к стойлу, выбила копытами дверь и выбежала на улицу. Стоя возле цирка, она с удовольствием наблюдала за пожаром.

Мы поняли: цирк для Вовы – только работа, а пожары с их набатом – истинное призвание и страсть. И папа продал красавицу-лошадь в каком-то городе пожарной команде.

Я уже говорила, что мой дед всю жизнь работал в цирке. Он любил рассказывать нам разные истории, вот одна из них:

Цирк гастролировал в небольшом провинциальном городе. Сборы падали, и директор в конце концов перестал платить артистам жалованье. Труппа жила в гостинице, почти у всех были семьи, только мой дед, тогда еще молодой человек, оставался холостяком.

Однажды на рассвете его разбудил громкий стук в дверь. Дед не успел отозваться, как в номер вошел незнакомый человек и резко спросил:

– Это вы изволите быть Вацлавом Мартыновичем Жеймо?

– Я… – ответил дедушка, еще не совсем очнувшись от крепкого сна.

– Хозяин гостиницы просит вас немедленно спуститься к нему в кабинет, дело не терпит проволочки. – И незнакомец вышел из номера, громко хлопнув дверью.

«Что могло случиться?» – с недоумением думал дед, одеваясь. Войдя в кабинет хозяина гостиницы, он застал того сидящим в кресле. Выражение