Шрифт:
Закладка:
Любовь Андреевна. Кофе вылакали, коньячище уже не лезет, пора тушку подавить.
Фирс (чистит щеткой Гаева, наставительно). Опять не те портки надел. Эти ж вы обосрали, когда я вас пьяного из машины по снегу тащил, очко на них треснуло, только зашил, а в химчистку ещё не сдал. Снимай, касатик. Вам что чистое, что обосранное – всё едино, интеллигентный вы мой человек!
Варя (тихо) . Анька дрыхнет. (Тихо отворяет окно.) Солнце встало как… ну да, не холодно. Взгляните, маман: какие чудесные деревья! Боже мой, воздух! Скворцы поют!
Гаев (отворяет другое окно). Сад весь как оштукатуренный. Белый, а-ля евроремонт. Если ты ещё не склеротичка от дури, Любаня, вспомни: вот эта длинная аллея идет прямо-прямо, и точно как сопля самурая, блестит в лунные ночи. Ты помнишь? Не забыла?
Любовь Андреевна (глядит в окно на сад). О, мое детство, о, девственность моя! В этой детской я спала, бродила нежными ручками под одеялком, глядела отсюда на сад, счастье просыпалось вместе со мною каждое утро, и тогда он был точно таким, ничто не изменилось. (Смеется от радости.) Весь белый, как снежок колумбийский! О садик мой! А как я голландские грибы сажала? После темной и грязной осени, после холодрыги зимней опять ты молод, полон счастья, ангелы небесные не покинули тебя, сидят на ветках… Если бы похерить всё и накидаться до поросячьего визга, то смогла бы забыть мое прошлое!
Гаев. Да ты столько не выжрешь. Заблюёшь весь палисадник, первый раз, что ли? А где это ты набралась этой херни типа романтики? Крыша всё ж твоя съехала, жопа ты моя родная. Ты на мет в париже не подсела? Из-за бедности? О, бля, бедность… Продадут, с потрохами нас продадут за долги, как это ни странно…
Любовь Андреевна. Смотрите, мамаша покойная наша ползёт по саду… в белой ночнушке! С красными глазами…(Смеется от радости.) Это она, всегда так из беседки выползает…
Гаев. Где? Блин, точно, нанюхалась в дороге, а тут намешала коньяк с грибами.
Варя. Господь с тобой, мамуля, ты бредишь.
Любовь Андреевна. А? Кто здесь? Нет никого? Точно, никого нет, мне показалось. Направо, на повороте к беседке, белое деревцо как бы наклонилось, раком встало, похоже на женщину…
Входит Трофимов с накладными ресницами, нагиалуроненными губами, с длинными волосами, в поношенном пиджаке из Итона, шляпе из Хэрроу, в очках и юбке-килте
Какой изумительный огород! Белые розы, белые розы, совсем беззащитны шипы… Какое небо голубое…
Трофимов. Любовь Андреевна!
Она оглядывается на него.
Я только поклонюсь вам и тотчас же уйду. (Горячо целует руку.) Мне велели ждать до утра, но терпение лопнуло… Очень надо на горшок…
Любовь Андреевна глядит с недоумением.
Варя (сквозь слезы) . Это Петя Трофимов…
Трофимов. Петя Трофимов, учитель…бывший… учительница… вашего Гриши… Неужели лицевая хирургия сделала меня неузнаваемым… неузнаваемой?
Любовь Андреевна обнимает его и тихо плачет.
Гаев (смущенно). Полно, полно, Люба, у нас тоже, знаешь ли, гендерное разнообразие. Не только в европах люди прошаренные.
Варя (плачет). Говорила ведь, Петя, чтобы ты погодил… ты погодила до завтра.
Любовь Андреевна. Гриша мой… мой мальчик… Гриша… сын…
Варя. Ничего не попишешь, маман. Воля божья. Свечку поставим.
Трофимов (мягко, сквозь слезы). Будет, будет…Я себе каждый день свечки вставляю… Таки да, помогает…
Любовь Андреевна (тихо плачет) . Мальчик погиб, утонул… Для чего? Для чего, мой друг? (Тише.) Там Аня спит, а я громко верещу… шумлю… Что же, Петя? Отчего ты стал такой урод? Постарел с чего? Вроде, ботоксу много на тебя ушло.
Трофимов. Ужас-ужас, это из-за гормонов. Много пью. Гормонов и пива. Липосакция не помогла. Я солитера глотал, потом пальцами еле выковырял. Не помогает. Меня теперь все так и обзывают: облезлый пидор. Или облезлое чмо. Я привык.
Любовь Андреевна. Вы были тогда совсем мальчиком, милым студентиком, а теперь плешь под париком, очки с разными диоптриями. Неужели вы все еще студент? (Идет к двери.)
Трофимов. Я буду вечным студентом. Там же мальчики молоденькие, не дают состариться.
Любовь Андреевна (целует брата, потом Варю). Ну, идите, поспите… Постарел и ты, Леонид.
Пищик (идет за ней) . Значит, теперь срать и спать… Ох, геморрой мой. Я у вас останусь… Мне бы, Любовь Андреевна, душа моя, завтра утречком… двести сорок тысяч рублей…
Гаев. А этот все свое.
Пищик. Двести сорок тысяч рублей… проценты по кредитам платить.
Любовь Андреевна. Нет у меня бабла, голубчик.
Пищик. Отдам, милая… Сумма пустяшная… Две копейки для вас….
Любовь Андреевна. Ну, хорошо, Леонид даст… Лёнчик, дай ему.
Гаев. Держи карман шире, в моём кармане тоже вошь на аркане.
Любовь Андреевна. Что же делать, дай ему денег… Ему нужно… Он отдаст… Может быть…
Любовь Андреевна, Трофимов, Пищик и Фирс уходят.
Остаются Гаев, Варя и Яша.
Гаев. Сестра Любочка не отвыкла ещё швыряться деньгами. (Яше.) Отойди, братан, от тебя шаурмой несёт.
Яша (с усмешкой) . А вы, Леонид Андреич, все такой же, как были.
Гаев. Кого? (Варе.) Что оно сказало?
Варя (Яше) . Твоя мать припёрлась из деревни, со вчерашнего дня сидит в под дверьми в приёмной, хочет повидаться…
Яша. Да пошла она!
Варя. Ах, рожа бесстыжая!
Яша. Очень нужно. Нищая старая карга. Могла бы и завтра прийти, не позорить меня (Уходит.)
Варя. А наша маман всё та же, как была. Даже нищета ей нипочём. Дай ей волю, всё раздаст, всё промотает, всё спустит.
Гаев. Да… Уж…
Пауза.
Если против какой-нибудь болезни предлагается очень много средств, то это значит, что кранты, болезнь неизлечима. Я думаю, напрягаю последние мозги. Если у меня много средств, очень много, значит, в сущности, ни одного. Было бы клёво подложить нашу Аню под очень богатого человека, типа замуж продать; хорошо бы поехать в Ярославль и попытать счастья у тетки, она там вице-губернатором. Тетка ведь очень, очень богата, на распиле бюджета уже лет двадцать сидит.
Варя (плачет) . Если бы нам Бог помог.
Гаев. Не реви. Попы нам не помогут, сами рыщут, кого выщипать. А вот тёетка очень богата, но нас она не любит. Сестра, во-первых, вышла замуж за мудака-учёного, прехал гений из Мухосранска с голым хреном
