Онлайн
библиотека книг
Книги онлайн » Классика » Снег в августе - Пит Хэмилл

Шрифт:

-
+

Закладка:

Сделать
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 72
Перейти на страницу:
тускло поблескивая в свете плафона, монета в пять центов.

– Нет, это было нетрудно, не нужно…

– Пожалуйста.

Майкл вновь забеспокоился, заторопился, ведь ему предстояло пройти сквозь метель еще четыре квартала. Он взял монету и сунул ее в карман пальто.

– До свидания, – сказал мужчина. – И спасибо вас.

– Пожалуйста, рабби.

Мальчик открыл дверь и ринулся в бурю, почувствовав себя выше, сильнее и храбрее.

3

Отец Хини выглядел так, будто он сам предпочел бы сегодня остаться в постели. Венчик нечесаных седых волос в сочетании с кустистыми черными бровями и небритыми щеками наводил на мысли о рассеянности и небрежности. Лишь его глаза выдавали человека, послужной список которого тянул на героя – по крайней мере, по мнению Майкла и кое-кого еще из алтарных служек. Глаза были заплывшими больше обычного, отчего Майкл представил его в роли командира японской подводной лодки, который шпионит на УСС. Это не было полным абсурдом: он слышал от других священников, что отец Хини был армейским капелланом в Северной Африке, Сицилии и Анцио; он воевал и в Германии под командованием генерала Паттона. В Битве за выступ он не участвовал, однако, когда Майкл спросил его об этом, он сказав, стиснув зубы, что знал кое-кого, кто там погиб. Ни в своих проповедях, ни по утрам в ризнице отец Хини не говорил о войне. Но Майкл был уверен: война нависала над ним, словно черная туча. В конце концов, еще и двух лет не прошло с того момента, как он в последний раз соборовал умирающих солдат.

Вообще-то темы, от которых отец Хини воздерживался, не сводились к одной лишь войне. Он молчал почти обо всем. По утрам перед мессой он редко что-либо говорил мальчикам-служкам, но в это утро он оказался особенно молчаливым. Когда Майкл, запыхавшись, появился в 8:10, он лишь закряхтел. Кряхтел он и в ответ на извинения за опоздание. Затем с тем же звуком он головой показал мальчику, что настало время выйти в алтарь.

Клирик предпочитал читать мессу очень быстро, будто диктор на ипподроме, и другие алтарные мальчики пошучивали, что он торопится вернуться к своей бутылке. Майкл никогда не видел, чтобы он пил, и даже запаха виски от него не улавливал. И в это арктическое утро святой отец остался верен своему стремительному и нетерпеливому стилю. Он галопом вычитал мессу в пустой холодной церкви, в то время как Майкл тщетно пытался перейти на шаг. Обычно алтарных служек было двое, но напарник Майкла не пришел из-за метели, и Майкл читал все реплики на латыни в одиночку. В один из моментов отец Хини оборвал Майкла посредине предложения, в другой – пропустил целый кусок латинского текста. Словно слова древнего ритуала оказались избыточными по сравнению с тем, что он хотел сказать. Майкл таскал по всему алтарю тяжелый миссал в кожаном переплете. Делал все положенные ему манипуляции с вином и чашей. Пока священник бормотал перед табернаклем с установленной над ним гипсовой статуей истекающего кровью Христа, Майкл пытался молиться за своего отца, покоящегося в бельгийской могиле, и за души, что в чистилище, и за голодающих Европы и Японии. Но его грудь распирало лишь намерение, и молитвы так и не превратились в слова. Помешал отец Хини, все силы бросивший на то, чтобы прийти к финишу. Клирик осенил крестом огромное темное пространство собора – и не стал читать проповедь. А где-то там, наверху, содрогался и трещал под напором ветра шпиль римско-католического собора Святого Сердца Иисуса.

После мессы Майкл вспомнил страдальческий тон бородатого человека – то, как звучало у него «пожалуйста». И решил, что рабби был в отчаянии. Ему нужен был Майкл, чтобы включить свет; иначе бы он страдал весь остаток дня. В его голосе была неприкрытая боль. И эта боль не имела отношения к выключателю. Это была какая-то другая боль. Его личная. Его, рабби, еврея.

И тут он услышал: «Domine non sum dingus»…[3]

А затем шепот отца Хини: «Внимательнее, мальчик мой. У нас двое посетителей».

В тот момент, когда святой отец должен был преподать Святые Дары, у ограды алтаря неожиданно возникли две старушечьи фигуры в черном, по отдельности появившиеся из громадной, скрипящей от ветра темноты. Майкл быстро поднял золотое блюдо-патену и пошел вслед за отцом Хини к ограде и коленопреклоненным женщинам, удивляясь: как они сюда добрались? Неужели осилили пургу, которая сбивала меня с ног? Может, их кто-нибудь подвез? Или живут рядом. Бормоча латинские слова и держа левой рукой золотую чашу-дароносицу, отец Хини положил по кусочку причастного хлеба на каждый из высунутых языков, а Майкл подставлял патену под подбородки причащающихся. Это было необходимо, чтобы ни единый кусочек хлеба, превращенного в тело Христово при освящении Даров, не упал на отполированный до блеска пол.

Глаза первой женщины были большими и будто бы стеклянными, напоминающими глаза зомби из кино. Другая закрыла глаза, словно не желая беспардонно пялиться на священную белую вафельку. У второй на подбородке была бородавка, из которой, словно из картофельного глазка, проросли седые волосы. Хлеб они употребили одинаково: каждая сомкнула губы, но не челюсти, чтобы образовать во рту некое подобие пещеры. Ведь действительно, жевать причастный хлеб – это все равно что жевать Иисуса. Кланяясь в знак уважения и благодарности, обе встали и вернулись на темные скамьи, чтобы провести в молитвах время, пока хлеб размокнет и его можно будет проглотить.

Затем Майкл преклонил колени на алтаре, и отец Хини положил и ему на язык кусочек причастного хлеба. Майкл не стал закрывать глаза, лишь прищурился. Он видел толстые пальцы клирика, желтые от сигарет. И вспомнил грязные ногти рабби. И подумал: может быть, водопроводные трубы в синагоге замерзли и полопались, как водостоки на арсенале, и он сидит без воды. А может, ему нельзя мыть руки. По той же причине, по которой нельзя включать свет. Однако помощь ближнему значится в катехизисе как проявление милосердия, не правда ли? Даже если он, рабби, еврей. Все равно это должно засчитываться. Ты ведь должен помочь нуждающемуся. Нищему. Больному. Он ведь выглядел нищим, не так ли? И ему нужен был кто-то, чтобы включить свет. По какой-то таинственной причине. Запрещено, мол… Загадка произошедшего в синагоге стала занимать его еще больше после того, как он проглотил размякший хлеб. Рабби не был Свенгали. Не был он и Феджином. Но он был странным и таинственным, как герой какой-то книжки, бородатый хранитель секретов. И Майкл подумал: я хочу знать, что это за секреты.

Наконец месса была окончена. Отец Хини побормотал: «Ite, missa est»[4], и Майкл ответил ему: «Deo gratias»[5], и клирик шагнул с алтаря, а Майкл последовал за ним. В ризнице, где стоял мраморный столик и керамическая раковина, отец Хини начал снимать свои облачения: казулу и пояс, амис и альбу. Подо всем этим у него оказался бежевый свитер-водолазка и черные брюки. Его черные ботинки были в пятнах от высохшей соли. Он вздохнул, достал из кармана брюк пачку «Кэмел» и чиркнул деревянной спичкой о подошву ботинка. Глубоко затянулся. В воздухе запахло табачным дымом.

– Спасибо, молодой человек, – сказал он, задвигав глазами под оплывшими веками. – А кстати, как ты умудрился добраться сюда утром?

– Пешком, святой отец.

Святой отец глубоко затянулся и выпустил идеально ровное колечко дыма.

– Да ну, пешком? Сколько кварталов?

– Восемь.

– Неудивительно, что опоздал, – сказал падре, подняв брови. – Помолись за души, что в чистилище.

– Уже, святой отец. Уже помолился.

– Надеюсь, ты включил в список и меня, – сказал клирик без тени улыбки. А затем схватил свою армейскую шинель и вышел наружу, чтобы пересечь заснеженный двор и оказаться дома.

А Майкл сделал еще не все, что должен был. Поскольку месса была последней в этот день, он вернулся в алтарь и затушил обе свечи штуковиной на длинной ручке, которую служки называли «святой гасильник». Старухи уже ушли. Похоже, что они вознеслись в темноту, как восковой дым от свечей, которые он затушил медным колпачком гасильника. Глядя в темноту, он представил себе стропила, полные дымных старух

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 ... 72
Перейти на страницу:

Еще книги автора «Пит Хэмилл»: