Шрифт:
Закладка:
От этой мысли Гавриил до сих пор нередко холодел, вспоминая иконы, висящие в Софийском храме. Иные из них глядели как живые, меняли выражение глаз, казалось, обладали даже свои собственным духом. Так что колебался порой Гавриил, но со Схарией и его последователями продолжал встречаться, ибо ему нравилось обсуждать с ними щекотливые вопросы, заставляющие мыслить, искать ответы, жить интересней и ярче.
Сам Схария периодически пропадал, отъезжал то в Киев, то в Литву. Когда сторонников у него прибавилось, привёз двух помощников-жидов — Шмойлу Скарявого да Моисея, прозванного тут же Хапушей за то, что в руках его немедленно исчезало всё, к чему он прикасался и что могло исчезнуть, — деньги, ценности, добротные вещи. Оба эти еврея тоже оказались грамотными и начитанными, хорошо говорили по-русски, давали книги любопытные, в том числе и запретные, входившие в специальные «индексы» — списки не разрешённых Церковью для чтения книг. Такие, как «Никодимово Евангелие», «Шестокрыл» и другие. Приезжие проповедники не отрицали существования Бога, но религия, которую они проповедовали, была лёгкой и ненавязчивой. Хочешь — молись, не хочешь — не обязательно. Кресты не нужны, иконы тоже не нужны, всё это идолы, эхо отсталого многобожества, идолопоклонства. Бог велик, могуч и един, он услышит тебя отовсюду. Всё остальное — фетиш, бутафория. Исповедоваться, — говорили они, — вовсе не обязательно, Господь и так узнает, если вы искренне раскаетесь в своём грехе. Но если власти требуют, можно и исповедоваться для отвода подозрения, сказав своему духовнику лишь то, что хочется и что можно сказать, не выдавая единомышленников.
Покушались они и на Святую Троицу. Предлагали пришедшим на встречу с ними попам объяснить, что значит «Господь в трёх лицах»? Как это можно представить? Догмат Церкви гласит, что понятие сие недоступно простому человеческому разуму, но иудеи отвергали христианские догматы, предлагали свои, пожалуй, более рациональные и понятные. Среди тех, кто посещал кружок самого Схарии, Гавриил хорошо знал попа Алексия, имевшего свой приход на Михайловской улице, его грамотного, хорошо начитанного зятя Ивана Максимова, попов Дениса, Максима и иных.
Разве можно рассказать обо всём этом владыке Феофилу? А что, если он начнёт расследование, потребует исповедания веры, сгонит с работы, а то и отлучит от Церкви? Но и отрицать всё неловко. Затесался к ним этот недотёпа отец Афанасий, приходил на несколько собраний, всем интересовался, поддакивал, книжки смотрел, вопросы задавал, сомневался. Видно, досомневался до того, что побежал к самому архиепископу свои сомнения выкладывать. Хорошо, что бывал он лишь в доме самого Гавриила, ни Схарии не видел, ни других членов кружка. Лишь зятя попа Дениса — Васюка, да нескольких прихожан. Хорошо, что не успел он ввести предателя в тот самый круг единоверцев. Да, впредь надо быть осторожней. Но что же теперь сказать владыке?
— Правда, что вы ставили под сомнение суть всей христианской православной веры — существование Триединства Господа нашего Спасителя? — вновь заговорил сам владыка, не дождавшись ответа протопопа.
— Да не отрицали мы, а лишь сомнения свои высказывали, — начал выкручиваться из создавшейся щекотливой ситуации Гавриил. — Что же поделать, коли Господь нас такими устроил — думающими и взыскующими?..
— А если Господь тебя так устроил, что любой бес тебя попутать может, ты бы ко мне пришёл, я б на тебя епитимью наложил, может, и исцелил бы от сомнений. А нет — так вон из храма Божьего, нечего честных людей смущать, — без злобы и достаточно спокойно выговаривал архиепископ.
«Хорошо, что я ему ничего не открыл, — подумал Гавриил. — А то не сдобровать бы мне, да и всем остальным».
— Я, владыка, готов любую епитимью выдержать, — смиренно ответил он на гнев святителя, не убирая пухлых рук со своего живота.
— Отвечай, что за сомнения тебя одолевали? Какие книги еретические ты предлагал своим гостям читать? Тебе что, мало в нашем хранилище книг? Или слишком грамотным стать захотел?
Архиепископ снова замолк, пригладил свою седую бородёнку и снова воззрился на протопопа.
— Так что молчишь? Давай уж, выкладывай по доброй воле, не на пытки же тебя отсылать?
Сердце нырнуло у Гавриила куда-то вниз, приостановилось и лишь через какие-то мгновения снова застучало в груди.
— Прости, владыка, грешника окаянного, — растерянно залепетал он, и руки его, соскользнув с брюха, сами собой в молитвенном порыве взмыли вверх, к груди. — Нет у меня больше никаких сомнений...
— Смотри мне, — перебил его владыка. — Не до тебя сейчас, вон какие дела в Новгороде творятся. Но чтоб месяц на службе не появлялся. Месяц этот лишь в придел сможешь входить. И чтоб по двести раз в день читал Иисусову молитву и столько же «Отче наш»! А там видно будет. И если ещё что подобное услышу — в подвалы отправишься!
Протопоп, пятясь, выскользнул из кабинета архиепископа и, выйдя за порог дворца, перекрестился: «Слава тебе, Господи, пронесло!» Хоть и учили иудеи, что Христос был обычный человек и скорее всего мессия, посланец Божий, а крещение — никому не нужный ритуал, Гавриил всё ж таки от такого ритуала не мог отказаться. Рука сама собой тянулась ко лбу. Осенишь себя — всё как-то легче становится. Может, привычка многолетняя сказывается, а может быть, в этом и правда что-то есть?..
Архиепископ же, проводив гостя, позвонил колокольчиком и приказал быстро вошедшему монаху в длинной тёмной рясе:
— Приготовь кибитку, поеду к послам московским на Городище.
Послы вот уже почти месяц ждали решения новгородцев. А те думали, что ответить Иоанну, боялись дать решительный отказ, пытались выяснить, правда ли, что посадник Василий Никифоров давал Иоанну клятву верности и что Овин с Подвойским называли его государем от имени всего Новгорода?
Предстояли уже не первые переговоры с московскими послами. И чем больше толковал с ними Феофил, тем лучше понимал: не шутки шутить они приехали, не праздные вопросы задают. Как бы за упорство и несогласие отвечать перед Москвой не пришлось. Да народ новгородский заупрямился не на шутку. На сей раз послы назначили для ответа крайний срок — два дня. 1 июня собирались они отбыть
