Что касается Володи Шахурина, то его «праздник непослушания» дал ему первый опыт прорыва из будничной рутины в неподконтрольную никому, кроме него самого, иную реальность, опыт, не потерявший привлекательной силы после водворения домой и резких выговоров родных и директора школы.

История с Наташей и побегом получила неожиданное продолжение в Москве. О ней новым одноклассникам поведала прошлогодняя свидетельница — ученица Галя Куйбышева. Огласка привела Володю в ярость, и он публично ударил Галю по лицу. Этот поступок возмутил учителей и многих школьников, в частности, Володю громко осуждала Светлана Молотова. Под большим давлением педагогов он извинился перед Галей, хотя, было очевидно, что не раскаялся. Ставшая известной в 175-й школе эскапада с побегом за Волгу и инцидент с Галей Куйбышевой серьезно подмочили Володину репутацию среди учителей и большой части учеников.

Правда, нельзя исключить, что это был не первый случай, когда он сталкивался с неприязнью то ли сверстников, то ли взрослых. На такую мысль наталкивает письмо А.И. Шахурина сыну от 1 августа 1941 г. В ответ на его запрос, как правильнее ему распорядиться собой в военное время (по свидетельству матери, он даже подумывал о том, чтобы поcтупить на фабрично-заводское обучение или завод)[29], отец настоятельно советовал учиться и развивать свои богатые природные задатки. При этом рисовал головокружительную перспективу их применения в послевоенное время: «После того, как мы разгромим фашизм… все народы, которые заживут тогда свободно и счастливо, будут с радостью принимать на английских островах и на землях чудесной Испании и Италии талантливого русского певца, представителя героического народа (уже не знаю, сколько раз орденоносца) Владимира Шахурина»[30]. Вряд ли эта зарисовка «неба в алмазах» была чем-то иным, нежели неуклюжей родительской попыткой вытеснить из головы сына отрицательные суждения о себе, которые он мог слышать от учителей, знакомых взрослых или детского окружения. По словам американского детского психолога и психиатра В. Оклендер, подобные негативно окрашенные сообщения — так называемые интроекты, получаемые ребенком в ответ на нарушения запретов и ограничений, ломают его психику, искажают самоопределение, а, в конечном счете, толкают на новые нарушения. На этом фоне заверения ребенка в его нормальности или даже, как в письме Шахурина-старшего, в исключительности, не могут устранить его переживаний по поводу своей плохой репутации, поскольку он не в состоянии дифференцировать правдивых суждений от ложных[31].

Нарком авиационной промышленности СССР

Алексей Иванович Шахурин

Но если по своим прежним местам учебы Володя и имел какие-то проблемы, то они не шли ни в какое сравнение с той кризисной ситуацией, которая надвигалась на него в 175-й школе. В ответ на настороженное, а порой презрительное отношение к себе он сознательно нагнетал напряженность: пропускал мимо ушей требования учителей соблюдать дисциплину на уроках и переменах, а по ходу их нотаций демонстративно смотрел на часы, подсчитывая, сколько времени у него отнято, надменно разговаривал с некоторыми одноклассниками и учителями, веря, как те считали, в свою абсолютную безнаказанность[32]. Когда однажды он испортил статью школьной стенгазеты, где критиковалось поведение его товарища из 8 класса Юры Кузнецова, то классная руководительница расценила этот поступок как демарш против здорового коллектива школьников[33]. К учебе и отметкам Володя относился халатно, и только к концу года стал несколько выправляться по успеваемости. К этому «букету» качеств добавлялись психофизические изъяны, которые приходилось учитывать в общении с ним — сильное заикание и нервный тик. Директор О.Ф. Леонова запечатлела такой словесный портрет этого ученика: «Бледное подергивающееся лицо, заикание, невыдержанность в тоне с товарищами, а иногда и с преподавателями»[34]. Если к этому присоединить небольшой рост, болезненность, то, помимо учительского третирования, по всем законам «жанра» Володе предстояло стать объектом травли со стороны ровесников, или, как бы сейчас сказали, подросткового буллинга.

Собственно, начало тому было уже положено. Приведя однажды на уроке какой-то воспитательный пример и выразительно глядя на Володю, математик Ю.О. Гурвиц произнес: «В семье не без урода». Весь класс дружно рассмеялся. По свидетельству матери, этот случай больно задел сына, дома он сказал: «Мама, почему же я должен быть посмешищем всего класса, я не буду ходить в школу»[35]. Не менее сильный эффект произвело дошедшее до него предостережение классной руководительницы девочек о том, что Шахурин — «испорченный мальчик», и им не стоит с ним тесно общаться. Позиция учителей в определенной мере развязывала руки и его недругам среди соучеников. Хорошо осознавая вытекающий отсюда объем последствий для себя, он не раз просил родителей забрать его из этой школы и перевести в другую. Те обещали, но только после исправления поведения и оценок, которые, увы, плохо поддавались исправлению[36].

Разумеется, ситуация не была тупиковой и подлежала взрослой коррекции. Наиболее укорененным средством советской школьной педагогики 1930-1940-х, достаточно успешно применявшимся по отношению к проблемным подросткам, являлось поручение привлекательной для них и заметной для остальных общественной работы, позволявшей проявить лучшие качества и на этой основе самоутвердиться в детском коллективе. Будь у Володи такой шанс, скорее всего, он сумел бы реализовать свои несомненные лидерские и организаторские способности в социально одобряемых практиках. (Кстати, подобный небольшой эпизод имел место: мобилизованный вместе с другими учащимися на подвозку дров от пристани к школе, Володя быстро объединил вокруг себя ребят и умело наладил весь процесс)[37]. Однако такого рода постоянная общественная нагрузка в 175-й школе, по меньшей мере, с тем составом учащихся и в то время, была и в дефиците, и не в чести. Оставшийся наедине со своими проблемами Володя решал их по собственному разумению.

Прежде всего, он постарался к пользе для себя повернуть историю с девочкой Наташей: она стала отправной точкой в освоении им амплуа Дон Жуана. Приобщенные к делу выдержки из Володиного дневника показывают, как на базе литературно-художественных познаний об интимных отношениях и не очень умелой стилизации под авантюрный роман он пытался сложить из хроники своей жизни в эвакуации любовную одиссею. Неусыпно следившая за всеми перемещениями и контактами сына С.М. Шахурина позже заверяла следствие в абсолютной сфальсифицированной картине, подававшейся в дневнике сына: он не был в упомянутом там г. Энгельсе, а в Саратове был либо со взрослыми людьми, либо единожды с другом Юрой, и никакого запечатленного на страницах дневника «романа в письмах» с Наташей в реальности не существовало. А сам дневник, написанный задним числом, осенью 1942 г. представлял собой «сплошной, жуткий наговор на себя», с целью «бахвальства перед товарищами», которым он был передан