Он едва не оглох от стука собственного сердца! Показалось, что с гор сошла лавина. Оглушила, ослепила и сбросила в воды бурной ледяной реки. Юлианна лежала на кровати. Вся белая. Ресницы подрагивали, грудь часто вздымалась. А ещё… ей было холодно. Точно холодно. И так хотелось подойти, прижать к себе, согревая в крепких объятиях, и шепнуть на ухо, что теперь всё хорошо.

Гуннар прекрасно понимал, что с того расстояния, на котором он находился от Юлианны, нереально было ни рассмотреть подрагивающие ресницы, ни тем более ощутить прохладу её бледной кожи. Но… Гуннар просто знал.

«Назад пути нет», — сказал внутренний голос.

Гуннар посоветовал внутреннему голосу заткнуться. Ну так, чтобы не бесил. Ибо Глава Дома Стражей без настроения — явление не только страшное, но и грозящее физической расправой тому, кто посмеет сказать хоть слово поперек.

Он приблизился к Юлианне. Сел рядом с кроватью. Будто во сне протянул руку и коснулся длинных пальцев. Да, точно — холодных. Мягко сжал руку. И тут же внутри словно вспыхнул огонь. Такой мягкий и согревающий, как ласковое обещание, что теперь всё будет хорошо. Закончились одиночество, холод и страх.

Юлианна словно тянулась к нему. Неподвижная и страшно бледная, даже под глазами залегли тёмные круги. Светлые волосы рассыпались на подушке. Вдруг до боли захотелось аккуратно пригладить их, провести кончиками пальцев от виска по скуле — к подбородку. Склониться и шепнуть на ухо:

— Я рядом. Хорошо. Всё хо-ро-шо.

И почувствовать, как уходят холод и страх, а к тебе в поиске ласки и защиты прижимается гибкое тело.

Гуннар сделал глубокий вдох, прогоняя наваждение, и, сам не понимая почему, сказал:

— Здесь холодно.

Ени, всё это время стоявшая возле двери, будто так и не осмелившись приблизиться, нахмурилась:

— Не может быть. Мы следим за температурой в медицинских отсеках. Здесь же…

— Холодно, Ени, — ровным голосом повторил Гуннар.

Она некоторое время посмотрела на него. Поняла. Кивнула и быстро покинула помещение, коротко бросив на ходу:

— Сейчас разберемся.

Тихий щелчок двери, и Гуннар невольно вздрогнул. Он прекрасно понимал, что Ени не слепая. Особенно после того, как сама побывала в шкуре подопытной… и оказалась несостоявшейся истинной парой, пылая страстью к психу-учёному. И сейчас она вышла не просто так. Регулирование температуры и правда проверят. Но… это можно было сделать, не выходя отсюда, просто послав запрос по виддеру.

Пальцы Юлианны слабо дрогнули. По лицу словно пробежала тень. Она рвано выдохнула, с губ сорвался тихий стон. Гуннар не выдержал и коснулся её волос, неотрывно глядя на лицо. Нет, не красавица по принятым обществом канонам. Но ни в Норге, ни в какой другой из соседних стран никаких канонов толком и нет. Ибо как им быть там, где для каждого идеал — его пара? Когда смотришь и понимаешь, что тебе больше никто не интересен. И пусть это не сумасшествие. Лишившись пары, ты сможешь есть и пить, даже спать. Но другой вопрос — как ты это сможешь… У всех по-разному проявляется привязанность к паре.

Юлианна приоткрыла глаза. Чуть несфокусированным взглядом попыталась посмотреть вокруг. Еле слышно охнула, когда сообразила, что рядом кто-то есть. Повернула голову и взглянула на Гуннара. Некоторое время они молча смотрели друг на друга. И Гуннар чувствовал, что кровь превратилась в жидкий огонь и мчится по венам с такой скоростью, что ещё немного - и превратишься в настоящий вулкан.

— Вы мне снились, — еле слышно сказала Юлианна, уголки ее губ дрогнули в улыбке.

Зелёные глаза словно затуманились. Кажется, сейчас она видела не того Гуннара, что сидит перед ней, а того, что был во сне.

— И как? — уточнил Гуннар, не совсем осознавая, что гладит и перебирает светлый шёлк волос, и никто не возражает.

Юлианна снова прикрыла глаза. Понятное дело, что сейчас, под действием лекарств и при неполной адаптации к Норге, она не в себе. Немного, но не себе.

— Хорошо, — выдохнула Юлианна. — Знала, что вы придёте. Хоть и не понимала почему. Было темно так, только кое-где вспыхивал бледный… мертвенно-зелёный свет, от которого ужас окутывал с ног до головы. Но я знала, что придете вы. И подскажете, где выход.

— Выход найден, — наклонившись, шепнул ей на ухо Гуннар, невольно вдыхая запах кожи и едва уловимый аромат пихты. — Больше ни о чем не волнуйся. Теперь всё будет хорошо.

Юлиана улыбнулась шире, так светло и искренне.

И губы у неё красивые. Гуннар понял, что склоняется к ней еще ниже, но вовремя замер, понимая, что сейчас — нельзя. В конце концов, он не Ворг, которому неизвестно слово «сдержанность», он…

Губы Юлианны были сладкими. И податливыми. А поцелуй кружил голову и не давал оторваться. Боги, какая же она… Девочка моя…

Еле уловимый щелчок, и дверь открылась. Ени тихонько охнула. Гуннар как ни в чем не бывало медленно отстранился от Юлианны, при этом не выпуская её руки. Провел ладонью по своим волосам, словно они могли растрепаться.

— Да, фрёкен Нистрём? — спросил недрогнувшим голосом, правда, по-прежнему не в силах отвести взора от Юлианны, которая, кажется, пока ещё не поняла, что произошло.

— Прибыл Густав Гринберг, — чуть хрипло сказала Ени.

— Это важно, — отрешённо согласился Гуннар и вдруг осознал, что рука Юлианны потеплела.

И это тоже очень важно.

***

— Ты втюрился! — с самым довольным выражением лица, на которое только был способен, заявил Гринберг, наблюдая, как Гуннар беспокойно меряет шагами кабинет.

Ни дождь в дороге, ни пронизывающий ветер, ни пациент, оказавшийся под крылом кошмаров, его ни капли не смущали. С первым и вторым можно бороться при помощи зонта и теплой одежды, с третьим — при помощи лекарств и объятий.

И Гуннар прекрасно понимал, чьих именно объятий. Так же, как и Гринберг, от которого, кажется, ничего нельзя скрыть. Жутко неприятный характер и прекрасная сообразительность. Всё, что надо для работы медика в Доме Стражей. Ну, за исключением опыта и интуиции. Не без этого.

— Когда свадьба? — продолжал издеваться Гринберг, снимая кофейник и наливая кофе.

Вёл он себя спокойно и свободно, будто находился дома. Впрочем, Гуннар позволял. Чем бы дитя ни тешилось, лишь бы жрать не просило.

— А что, есть желание быть в рядах гостей? — всё же огрызнулся он,