Шрифт:
Закладка:
Что же позволяло московским государям так быстро приводить к общему знаменателю Новгород, Псков, Тверь, Рязань, которые столетиями жили отдельно от Москвы, зачастую были значительно «старше» её, славнее в мире, ещё недавно отличались бóльшей экономической и военной мощью? Конечно не «династический принцип», не принятие Рюриковичей-Даниловичей, каковые не могли пользоваться каким-то специальным авторитетом по сравнению, к примеру, с Тверскими Рюриковичами-Ярославичами (при этом тверской патриотизм был чрезвычайно силен и стоял на выдающейся культурной высоте, к тому же опирался на почитание князя-мученика Михаила Ярославича Тверского, к гибели которого была причастна Москва).
Ещё более нелепо предполагать, что династический момент имел значение для Новгорода, с его столетиями республиканского строя и всегдашней готовностью значительной части элиты предпочесть литовских Гедиминовичей. Для Новгорода, опять же, был характерен высокоразвитый и опиравшийся на давнюю традицию республиканский патриотизм, да ещё и с выраженной идеологией противостояния диктату владимирских князей. Менее «антивладимирский», но столь же отчетливый характер носил и патриотизм псковский.
Однако ни в ходе Ливонской войны, ни в ходе Смуты Новгород не пытается воспользоваться возможностью для сепаратистских поползновений, быстро и безболезненно возвращается в состав России — новгородская измена, очевидно, коренилась лишь в воображении Ивана IV, расправившегося с новгородцами в 1570 году. Не редкие в Новгороде и Пскове городские восстания никогда не носят сепаратистской окраски, свидетельствуя, что полисное начало в них укоренилось куда глубже, чем сепаратно-государственное. Ничего мы не слышим ни о тверском, ни о рязанском сепаратизме…
Не «династический», как иногда утверждается, а именно национальный принцип был основой создаваемого Иваном III государства. Жёсткий унитаризм значительно отличает Россию этой эпохи даже от самых передовых раннемодерных государств, как Франция, характер которой в качестве образцового национального государства не вызывает сомнений. Если образцовое национальное государство Европы — Франция — срослось из кусков и частей с большим трудом и так никогда и не преодолело до конца своего лингвистического раскола, несмотря на предельно унификационную политику французского государства, то Россия собирается в единое целое как бы сама собой.
Блистательное отсутствие регионального сепаратизма в составе Московского государства свидетельствует о том, что оно имело вполне отчётливую этнокультурную основу, было ранним национальным государством Нового времени в той степени, в которой, возможно, им не было в тот период ни одно государство Европы. «Собранные» Иваном III княжества так скоро и органично прирастали друг к другу не потому, что были соединены общей династией (как раз династия была долгое время главным фактором разделения, как у Москвы с Тверью), а потому, что уже мыслили себя органичной частью единого этнокультурного и, мало того, этнополитического комплекса — Русской Земли.
Представление о «всей Русской Земле», как о реально существующей и нуждающейся в единстве, никуда не исчезает из сознания летописцев, церковных проповедников, а стало быть, и их паствы — князей, бояр, купцов, да и простого народа. Характерно самосознание Афанасия Никитина, тверского купца, оказавшегося за пределами русских и вообще христианских земель, выучившегося говорить и даже писать по-тюркски. В своей знаменитой тюркской записи в «Хождении за три моря» он противопоставляет любимую им Русскую Землю, мыслимую как единство и целостность, и множественных «князей русской земли», которые «несправедливы». «Да устроится Русская Земля и да будет в ней справедливость», — высказывает свою сокровенную мечту тверской купец.
Предметом патриотической преданности для Афанасия является, прежде всего, Русская Земля как целое, а множественность князей может быть понята именно как фактор, порождающий несправедливость. В таком разрезе единовластительство, единодержавие, которое, вскоре после кончины Афанасия, начнет устанавливать Москва, должно пониматься именно как установление справедливости. В Дербенте Афанасий обращается к московскому послу Василию Папину, представителю Ивана III, с просьбой похлопотать о русских пленных. А после смерти Афанасия его рукопись оказывается благодаря его московским спутникам-купцам именно в Москве, что ещё раз подчеркивает её статус общенациональной русской столицы.
Русское национальное государство
Иван III — наш первый национальный государь, возведший в политический принцип объединение всей Русской Земли в единое государство. «При Иване III в короткий срок, в течение одного двадцатипятилетия. фактически было закончено дело создания Русского национального государства», — отмечал К. В. Базилевич.
В работе «Существовало ли русское национальное государство?»[2] я выделил следующие черты раннего национального государства: (1) относительное совпадение этнонима и политонима; (2) ирредентизм — притязание на соединение в одном государстве всех представителей одного этнокультурного комплекса; (3) неприятие внешней этнократии, то есть отрицание права чужеземцев на власть, стремление иметь своего природного государя; (4) зачаточные формы общенационального политического представительства; (5) тенденция к формированию единого экономического субъекта — внутренний рынок, протекционизм, контроль внешней торговли; (6) оформление национальной церковной организации; (7) формирование идеологии изоляционизма/исключительности, то есть комплекса идей «мы должны быть сами по себе» и, при этом, «мы особенные».
И все эти черты ярко и выпукло присутствовали в истории России XV–XVI вв. и большинство из них определились именно при Иване III.
Совпадение политонима и этнонима налицо. «Россия» = «Русь» = «Русская Земля» = «люди русские» — всё это однозначно воспринимается как имеющее вполне определенную политическую локализацию. Переход к постоянному употреблению великим князем Московским титула «всея Руси» фиксируется довольно точно — это третья четверть 1483 года. Еще в «докончании» (договоре) Ивана III с великим князем Рязанским Иваном Васильевичем, заключенном в июне 1483 года, титул «всея Руси» применительно к Московскому князю не употребляется, а уже в октябре 1483 в жалованной грамоте волоцкому князю Борису Васильевичу Иван III именуется «князь великии Иван Василевич Всея Руси». С этого момента титул «всея Руси», воспринятый из титула русских митрополитов, закрепляется за Иваном III на постоянной основе и используется как в отношениях с удельными князьями, так и во внешнеполитической документации.
В строительной надписи на плите, встроенной в Спасскую (Фроловскую) башню Московского Кремля (сейчас хранится в музеях Московского Кремля) сказано: «IOANNES VASILII DEI GRATIA MAGNUS / DUX VOLODIMERIAE, MOSCOVIAE, NOV/OGARDIAE, TFERIAE, PLESCOVIAE, VETICIAE, / ONGARIAE, PERMIAE, BUOLGARIAE ET / ALIAS TOTIUSQ(UE) RAXIE D(OMI)NUS, / A(N) NO 30 IMPE-RII SUI HAS TURRES CO(N)DERE / F(ECIT) ET STATUIT PETRUS ANTONIUS SOLARIUS / MEDIOLANENSIS A(N)NO N(ATIVIT) A-(TIS) D(OM)INI 1491 K(ALENDIS) M(ARTIIS) I(USSIT)P(ONE-RE)». То есть: «Иван Васильевич Божией милостью Великий Князь Владимирский, Московский, Новгородский, Тверской, Псковский, Вятский, Югорский, Пермский, Болгарский и иных земель и Всея Расие
