— Увидят они того внучонка, плюнут и скажут — ну, этот и без нашей помощи опозорится!

— Не-е-е-ет! — пропела-прогнусавила тетка Туанетта. — Они скажут — не может быть, чтобы на такого заморыша надежду возложили! Стало быть, кто-то очень сильненький ему ворожит! И тут уж до Изоры живо доберутся! Наживет она себе на голову поединок! Увидишь — наживет! Да ты что — опять слезу пустил? Изору пожалел, что ли? Я же говорила — Жалобный Маг помог ей с тобой управиться!

— Нет никакого Жалобного Мага, — отвечал отшельник. — Изначально — не было!

— А потом — появился!

— Неоткуда ему было появиться!

— Было!

— Не было!

— Было!

* * *

А вот ежели бы тетка Туанетта и мастер Жербер вместо того, чтобы переругиваться, еще раз напустили дыму над зеркалом, то и увидели бы, возможно, как сьер Элиас, кряхтя, укладывается в супружескую постель. Оно, конечно, нет никакого интереса любоваться, как старая развалина умащивается поудобнее, но вот послушать, о чем толковали между собой Хозяин и Хозяйка, сьер Элиас и дама Эрмиссенда, право же, стоило!

— Если эта ведьма еще раз к нам заявится, я на нее собак велю спустить! — без особой злости, но значительно сказала Хозяйка. Псов она, смолоду любя охоту, воспитала таких, что вдвоем кабана заваливали.

— Уехала — и счастливого ей пути! — отозвался Хозяин, стягивая толстые теплые чулки. — Я ее не звал. Пусть делает что хочет! Пусть везет внука в столицу и там позорится на всю Септиманию! Видать, кого-то из дочек она от деревенского дурака нагуляла! Вот и внучек уродился бестолковый!

— Какой бы ни был, а единственный мужчина в роду… — Тут дама Эрмиссенда задумалась. — А скажи-ка мне, Элиас, ведь частенько ты от меня погуливал, а?

— Ни сном ни духом! — возопил сьер Элиас, сделав такие честные глаза, что одно это уж могло бы навести на превеликие подозрения.

— Да не ори ты… — Дама Эрмиссенда приподняла край огромного мехового одеяла, чтобы пустить в тепло мужа. — Послушай, муженек, мне ведь до смерти обидно, что Бертино отродье королевским супругом станет! Вот ежели бы у тебя где приблудный сынок или внучонок сыскался! Мы бы его в род приняли! И ни одна ворожея бы нас не опозорила — кровь-то твоя! Родовая!

— Нету у меня ни приблудных сынков, ни приблудных внучат, — на всякий случай отодвигаясь подальше от жены, подтвердил сьер Элиас.

— А напрасно! Что же это ты — шкодил, шкодил, и без всякого проку?

Дама Эрмиссенда негромко рассмеялась, а сьер Элиас крепко задумался.

— Так-то оно так, милочка, да только как нам это теперь узнать? — нерешительно признался он. — Если что и было — никто нам, насколько я знаю, подкидышей к воротам не подкладывал. Да и я ведь… как бы тебе растолковать… девчонок-то я не портил…

— А к замужним заглядывал?

— Бывал грех, бывал…

— Бабка моя всегда говорила, что иной грех лишь с виду грех, а пользы приносит поболее всякой добродетели, — заметила дама Эрмиссенда. — Стало быть, твой сынок или внучонок сейчас под чужим именем живет и чужой хлеб ест? Негоже это! Нужно паренька в родную семью взять. И не зятьям, а ему имущество отписать. Что — зятья?

— Ну, коли на то пошло, то наши зятья — не чета Бертиным!

— А родной-то сынок лучше! — Дама Эрмиссенда усмехнулась. — Неужто ни одной девчонки не испортил? Кабы так — твое дитя бы в монастырском приюте возросло…

Сьер Элиас, видя, что супруга крепко забрала себе в голову такое неслыханное пополнение семейства, сел в постели, дабы размышлять было удобнее.

— Ну, допустим, отыщется такой сынок, милочка. Так наши с тобой дочки его со свету сживут!

— Не успеют! — беззаботно отвечала любящая матушка. — Мы его вымоем, приоденем и в тот же день в столицу отправим!

— Берта-то уже в пути, я полагаю… вместе с внучонком…

— Меньше, чем за десять дней, она до столицы не доберется. Ее ведь медленно повезут, чтобы старые кости не растрясти! А мы нашего голубчика в лучшем виде снарядим, самых резвых коней ему со свитой приготовим. И ежели даже он и опоздает — родовые-то грамоты у него будут, а не у Бертиного отродья! И если столичные ворожеи вздумают чистоту крови проверить — тоже всё в лучшем виде соответствует! Он-то по прямой мужской линии кровь перенял, а Бертин внук — по боковой, через женщину. Судьба к нам личиком повернулась, муженек, негоже от Судьбы-то отворачиваться!

— Негоже, да только где же я тебе приблудного сыночка возьму?! — заорал сьер Элиас.

— Не может же быть, муженек, чтобы его не нашлось!

— Может!

— Не может!

— Может!

* * *

В это же самое время дама Берта со своей свитой, Изорой, зятьями и внуком, костеря брата на чем свет стоит, въезжала во двор своего городского дома.

Родовых фамильных грамот она не получила, сманить сьера Элиаса в столицу ей не удалось, предназначенного королеве Мабилле жениха он видеть отказался. Дама Берта желала брату, его супруге, их шести дочкам с зятьями и всему прочему потомству адского огня в почки, печень и селезенку, а также много иных хвороб в различные члены. Она прервала язвительные речи лишь когда с помощью зятьев сползала с кобылы наземь.

Изора соскочила сама, хотя при ее удивительной красоте мужчины должны были бы, толкаясь и переругиваясь, наперебой протягивать ей руки. Но странным образом эта безупречная красота никого не волновала. А может, презрительное личико было тому виной. А может, и недобрая слава, что тянулась за красавицей незримо, да ощутимо…

— Успокойся, госпожа, и признайся, что сделала ошибку, — сказала Изора, когда обе они вошли в опочивальню дамы Берты. — Напрасно ты рассчитывала, что сможешь увлечь брата этой затеей. В деньгах он не нуждается, того, что есть, ему вполне хватает, славы не ищет, да и кто ее ищет в такие годы? Все твои доводы оказались бесполезны, и следовало с самого начала действовать так, как предлагала я.

— Старый дурак! — буркнула дама Берта, стягивая головную повязку и накладные косы — с ней вместе. — Я сама виновата — отправилась с доводами рассудка к старому дураку! Очевидно, придется пустить в ход те самые чары, Изора, которые ты обещала, хотя я и не очень-то в них верю. О том, что можно вложить в мальчика неслыханную мужскую силу, — знаю! О том, что можно приворожить самую неприступную женщину, — знаю! За всё это я тебе готова заплатить сколько скажешь. Но чтобы над людьми имела власть детская игрушка?

— Не желаю я тебе, госпожа, чтобы ты на себе испытала власть этой игрушки…

Изора сняла с пояса