Шрифт:
Закладка:
Фамка охнула, вскочила с места и бросилась к двери, на ходу растирая в ладонях подаренную Варкой веточку. В горшке оказалось вовсе не розовое желе. Из распавшихся осколков вывалились сено, труха, серые полоски сухих вощинок. Весь этот сор шевелился как живой. Из-под обломков раздавленных гнезд шустро выползали шершни. Крупные, рыжие, мохнатые. Раздутые брюшки в жирных черных полосах ходили ходуном, то втягивая, то выставляя длинные хвостовые жала. Запахло перекисшим медом.
Варка удовлетворенно хмыкнул. Выходит, не зря он полночи проползал по ненадежным развалинам Вороньей башни с фонарем в зубах и с горшком на шее. Хорошие шершни попались, злобные. Один за другим они взлетали, усаживались на кафедре, с легким щелчком плюхались на стол, устремлялись к окнам или принимались деловито кружить по залу, выбирая первую жертву. Зал наполнился угрожающим жужжанием.
Те, кто был заранее предупрежден: компания Илки, два-три приятеля Варки, Ланка и прочие курицы ринулись к выходу, второпях натираясь розмарином, Витус и его дуботолки, которых мстительный Илка решил не предупреждать, рванули вслед за ними, роняя стулья и расшвыривая попавшиеся на пути торбы. Руки они спрятали в рукава, куртки натянули на головы, но зала была большой, и Варка понадеялся, что Витуса с Андресом укусят хотя бы раз или два.
Основной заряд, как и было задумано, достался Крысе. Крыса, привлеченный грохотом, отвернулся от окна, шагнул вперед и оказался в самой середине облака донельзя обозленных насекомых. Пара месяцев в королевской лечебнице – не меньше. А может, и все три.
Варка понял, что пора сматываться. Розмарин – это хорошо, но шершни есть шершни. Он бросился к дверям вслед за остальными и неожиданно поймал взгляд Фамки. Прижавшись спиной к притолоке и вытаращив глаза, она уставилась на что-то за его спиной. Варка оглянулся на бегу и, споткнувшись, сел прямо на пол.
Что делает человек, когда на него набрасываются разъяренные шершни? Правильно, бежит, отмахивается и орет.
Крыса стоял совершенно неподвижно. Спина прямая, лицо сонное, длинные руки вытянуты вперед и сложены ковшиком, будто ему захотелось набрать воды. Но вместо воды в это странное вместилище, составленное из плотно сомкнутых худых пальцев, стекались шершни. Умиротворенно гудя, они слетались со всего зала. Оставляя за собой влажные полоски яда, ползли по рукавам потрепанной куртки, по пегим волосам, по спокойному лицу и собирались в большой шевелящийся рыжий ком в гостеприимно подставленной пригоршне.
Паническое бегство прекратилось в самом начале. Из зала никто так и не вышел. Все сбились в кучу недалеко от двери, не в силах оторвать глаз от невозможного зрелища.
– Окно! – повелительно бросил Крыса. Светанка и Фионка сорвались с места. Когда окно было распахнуто, Крыса плавно шагнул к нему, уверенным движением вышвырнул наружу живой шар и тут же захлопнул створки.
Класс обалдело молчал. Как реагировать на такое, никто не знал. «Внушение, – в смятении подумал начитанный Илка, – животный магнетизм. Он их… того… намагнетизировал. Хотя поддаются ли шершни внушению – это еще вопрос».
«Надо проснуться, – с ужасом думала Ланка, – я заснула на уроке. Надо проснуться, пока не заметил Крыса». Варка ничего не думал. Не мог. Сидел на полу и хлопал длинными девичьими ресницами.
– Все свободны и могут идти домой, – как ни в чем не бывало проскрипел Крыса, – Ивар Ясень, Илия Илм, Илана Град и, – он удивленно приподнял брови, – Хелена Фам, останьтесь.
«Фамка-то тут при чем? – поразился Варка. – И как он нас вычислил?»
Потом до него дошло. Из всех только они четверо успели как следует перемазаться розмарином. Трое виновных и невезучая Фамка, которую подвели быстрый ум и немалый жизненный опыт.
«Вляпались, – обреченно подумал Илка, – интересно, что он с нами сделает? Живьем сожрет, не иначе. Или намагнетизирует и заставит лизать ему сапоги. Или напишет донос. Обвинит в сочувствии самозванцу, и все. Повяжут нас вместе с семьями. А что, такие случаи бывали. Сколько угодно».
– Что же теперь будет? – прошептала Фамка.
И тут в украшенную позолотой белую дверь с грохотом ворвалось будущее.
Вначале грохот раздался в длинном светлом коридоре, упиравшемся в Белую башню, которая, как считалось, более всего подходила для поэтических штудий. Грохот производили подкованные сапоги, безжалостно попиравшие блестящий паркет. Захлопали отворяемые двери, загалдели возбужденные детские голоса, кто-то отчаянно завизжал и вдруг глухо охнул, подавившись собственным визгом.
– Пошли отсюда, – рявкнули совсем рядом. – Чё, не видишь, эти совсем желторотые. С ними хлопот не оберешься. Давай здесь позырим!
Двери распахнулись так резко, что обе высокие элегантные створки с хрустом врезались в стену. В зал, оскальзываясь на паркете и нарочито громко топая, ввалилось человек десять такого вида, что все немедленно забыли о загадочной истории с насекомыми. «Стража, что ли?» – удивился Варка. Но нет, кирасы стражников с тисненым гербом наместника были напялены на грубые полотняные рубахи с высоко закатанными рукавами, а то и на голое тело. Тела были потные, а рубахи грязные и рваные. Кто-то и вовсе без кирасы. Широко распахнутая на волосатой груди куртка или просторный кожаный балахон, каждая складка которого давно и надежно пропахла рыбой. Зато все, как один, при оружии. На запястьях медные щитки с шипами, на правой руке почти у каждого отменный кастет, в руках наготове длинные рыбацкие ножи или, того хуже, заряженные пищали. Дула пищалей немедленно уставились на застывшего у окна Крысу. Крыса схватился за подоконник, точно собираясь выскочить, но тут же одумался. Видать, вспомнил, какой высоты Белая башня.
– Это чего? – громко спросил Витус.
«Чего-чего? – подумала Фамка. – Вооруженный грабеж. Хотя нет. Кого тут грабить-то? Значит, похищение. Выкуп будут требовать. За Илку. Или за Ланку с Фионкой. Или за всех сразу». Двоих из ворвавшейся толпы она прекрасно знала. Да что там, в Норах или на реке их знали решительно все. Братья Бобры работали в Замостье, у северных ворот, и редкую ночь оставались без добычи.
– О, эти годятся! – весело рявкнул один из них. – То что надо.
Вперед протолкался высокий юноша в поцарапанной кирасе. В боевом доспехе он болтался как пестик в ступке. Из-под кирасы торчали широкие рукава тончайшей рубахи ярко-алого шелка и золотистое кружево пышного жабо. Лицо юноши горело, глаза прямо-таки метали искры.
– Именем Его Величества Иеронима Народного Избранника приказываю вам следовать за нами.
– Какого еще величества? – тупо переспросил Илка. Кроме Его Истинного Величества Анастасия Заступника имелся самозванец, нагло именовавший себя Афанасием Защитником. Ни о каких Иеронимах никто и слыхом не слыхивал.
Ворвавшиеся грозно загудели.
– Его Величество Иероним Избранник, единственный настоящий король, нынче утром изволил освободить Липовец-на-Либаве от жестокого гнета узурпатора Анастасия, – вздернув подбородок, сообщил юноша, – весь город ликует. Но, – жестко добавил он, вглядываясь в растерянные лица, на которых не было заметно никакого ликования, – как я слышал, здесь дети приближенных наместника, малолетние пособники узурпатора.
