Когда настало время очередного несъедобного перекуса, Антонин обнаружил, что совершенно не помнит, второй день он мается здесь или уже третий. Спрашивать разносчицу-раздатчицу казалось бесполезным, и Антонин махнул рукой на течение времени.

За этот период произошло лишь одно событие, достойное упоминания. Антонин брёл по мусорным развалам, словно слепой проверяя дорогу палкой. Клочьями бумаги он брезговал, слишком уж невыгодно, выискивая прочие дары помойки. Неожиданно наконечник палки звякнул обо что-то. Антонин ковырнул ещё, и на свет появилась ложка. Не алюминиевая штамповка, что была выдана подавальщицей, а тяжёлая, почерневшая от времени и лежания в грязи. Никак серебряная? Вон, и клеймо на черенке имеется. Сколько же такая ложка стоит? Сахара — ужраться можно. А там и ещё что-то купить получится.

В самом радужном настроении, дождавшись перекуса, Антонин продемонстрировал находку разносчице. Та осмотрела ложку и выдала заключение:

— Дешёвка. Мельхиор. На рынке среди подержанных вещей, такой красная цена — шестьдесят рублей.

— Неважно, на сахар всё равно хватит, а заодно и на перец с горчичкой. — начал было Антонин, но, увидав, что тётка суёт драгоценную ложку в карман, нервно закричал: — Ты чего? Это моё!

— У тебя твоё — только сопли в носу. Не положено таких ложек иметь. На волю пойдёшь, вернут тебе твою ложку. А покуда запрещено.

— Да что вы все!.. — закричал было Антонин, но, сорвавшись, замолк. Ясно же, ничего он не добьётся. Они тут, что делают, то и хотят.

Помойное время текло, петляя само вокруг себя по неведомым законам. Каких-то две недели… это так мало: две бесконечных недели, и прошлую жизнь заволокло туманом. Антонин уже был готов за обе щеки уписывать перекус, и спать, зарывшись в мусорную кучу. И как гром с туманного неба стало появление училки младших классов, явившейся сразу после обеда. Вроде бы, рядовой обед: рыбный суп и биточки с перловкой. Ничто не предвещало изменений, и вдруг…

— Здрасьте Мальвина… то есть, Мандарина Игнатьевна, — пробормотал ошарашенный Антонин.

— Здравствуй, Тоня. Вот видишь, отбыл ты свой срок. Надеюсь, кое-что понял. Завтра пойдёшь домой.

— На волю с чистой совестью, — даже сейчас Антонин не мог не выпендриться.

— Вот именно.

— Тут разве что совесть и может остаться чистой.

— Кто ж тебе не давал мыться? Но ничего, дома отмоешься. Горячая ванна и шампунь. Одежду постираешь…

— Что одежда? Меня, небось, с работы попёрли за эти две недели.

— За пикник в будний день не выгнали, а тут вдруг уволят? Нет, если так хочется, я могу тебя ещё на пятнадцать суток оставить.

— Не-не! А справку мне какую-нибудь дадут?

— Какой тебе справки захотелось? На руки свои взгляни — вот твоя справка. Как там в мультике говорилось: усы и хвост, вот твои документы! А пока — прощай. Очень надеюсь больше с тобой не встречаться.

Ночь Антонин провёл кое-как, а утром проснулся на своей собственной постели. На постели, это значит, он лежал одетый поверх покрывала. Антонин с отвращением содрал тряпки, в которые превратился когда-то новый костюм, и, шипя от мерзостных воспоминаний, поспешил в ванную. Когда он погрузился в горячую воду, по поверхности поплыли жирные мазутные пятна. В страшном сне Антонин не мог представить, что он способен изгваздаться до такой степени.

Далее предстояло самое неприятное: звонок в офис, где проходила его служба, он же звонок родителю. Бывают в жизни такие совпадения, когда грозный начальник одновременно является любящим отцом, умеющим многое прощать сыночку. Звонок, представлявшийся неприятным, обернулся сплошной приятностью. Выяснилось, что Антонин отсутствовал в офисе всего один день, тот, что он провёл на озере в компании с Тохой и двумя нимфетками. Однако не бывает роз без шипов. Недавнее наказание, в которое Антонин уже начинал не верить, обидно напомнило о себе.

Папа-начальник, услышав, как сынуля просит второй кряду отгул, понял это по-своему.

— Сильно перебрал вчера?

— Если бы… — вздохнул Антонин, но в подробности решил не вдаваться. Хорошо ещё, что отпрашивался по телефону, а то как объяснить изменение внешности: исхудалое и почерневшее лицо.

— Значит, так… — добрый папик превратился в злого директора. — Четверг и пятницу лечишь организм, а в понедельник, чтобы как штык на работу!

— Понял! — и обрадованный Антонин побежал навстречу новым неприятностям.

Дома его встретила тонкая, но такая знакомая помойная вонь. Безнадёжно испорченный костюм валялся на полу. Ни выбросить его, ни сдать в стирку было невозможно; немедленно пойдут толки и разговоры. А на столе, на самом видном месте лежала потемнелая мельхиоровая ложка и горстка десятикопеечных монет. Такого изящного издевательства Антонин вообразить не мог. Гривеннички, полученные за банки, которые он так старательно собирал, здесь годятся только, чтобы кидать в фонтан. Или, на крайний случай, в озеро, где категорически запрещается сорить.

Вот как? Эта сука Мальвина изгаляется над ним из глубины своей могилы? Это ей с рук не сойдёт. Папаня выдал два отгула, и в запасе есть ещё два выходных, этого хватит, чтобы превратить уютную Марингадьевнину могилку в ад.

Антонин кинулся к Тохе. Звонить не пробовал, знал, что по утрам Тоха трубку не снимает.

Тоха лежал на тохте — так он свой диван называл — и лечился коньяком.

— Дело есть. Давай, сгоняем на вчерашнее озеро.

— Не… Видишь, я не тверезый. Езжай на своей.

Это было что-то новое. Обычно ездить в подпитии было для Тохи особым удовольствием. Антонин принюхался и сквозь коньячные ароматы, уловил неистребимое благоухание помойки.

Струсил Тоха, позорнейшим образом испугался приозёрного заповедника.

— Фиге тобой. Лечись. Я сам управлюсь.

Вывел свою тачку, которую обычно берёг и старался в приключениях не задействовать, в полчаса собрался и через час был уже у озера.

Погода задалась совсем не купальная, с гнилого угла наволокло обложные тучи, зарядил дождь, не по-летнему мелкий, но зато на весь день. Оно и к лучшему, не будет свидетелей.

Въезд на частную территорию был прикрыт, но не заперт. Антонин взял банку белил, кисточку и расписал плакат самым матерным образом. Затем въехал на территорию и занялся её переустройством. Свалить сколько-нибудь приличное дерево он не смог, зато прошёлся над приозёрным обрывом, вырубая и сбрасывая на пляж молоденькие берёзки, осины и рябинки. Большинство свалил в кучу, полил из канистры соляркой и поджёг. Дождь дождём, а с солярой костерок разгорится. Остатки соляры вылил в озеро, с удовольствием наблюдая, как по воде расплывается радужное пятно. Вытряхнул из мешка привезённые бутылки из-под спиртного. Он и не знал, что дома у него столько пустых бутылок! Принялся бить их гаечным ключом, стараясь, чтобы осколки засыпали