не ответив, ухватился рукой за следующий поручень (поезд начало маленько потрясывать) и собирался уже продолжить движение, как вдруг стоявшие у самого выхода из вагона молодые люди зашумели и пассажиры из отсеков начали выглядывать наружу.

— Так ты хочешь сказать, это не твоя книга, Дмитриев? — высокий человек с залысинами с достоинством древнеримского сенатора протягивал книгу стоявшему перед ним высокому молодому человеку. Молодой человек держал руки в карманах, стараясь казаться спокойным и только тихий, слегка дрожащий голос выдавал его волнение.

— Впервые вижу, Семён Аркадьич.

— А как ты объяснишь, что она оказалась в твоём рюкзаке?

— Не знаю, Семён Аркадьич, может перепутал кто.

— Таак, — прошипел тот, что с залысинами, — ты еще и своих товарищей обвиняешь в распространении антисоветчины. Не выйдет! — вдруг истерически выдал петуха «сенатор», — здесь едут честные комсомольцы, стремящиеся помогать своей родине, а не порочить её!

Плешивый затряс книгой над головой. Книга выглядела довольно дешёвой, в картонном переплёте, с корешком, обтянутым синей изолентой. Аккуратными большими буквами от руки на обложке было написано «МЫ» и ещё «Е.И.За..». Дальше Лёха не разглядел. Судя по воцарившейся тишине и по напряжённой фигуре парня, а больше всего, по пугливому шепотку за спиной, Лёха догадался, что у парня, похоже, серьёзные проблемы. «Украл он её, что ли? — удивился он, — Может, раритет какой? Было бы из-за чего шухер поднимать. Сколько она может стоить, в самом деле!»

Парень смотрел на плешивого с вызовом и молчал.

— Не зря нам на тебя приходили сигналы, Дмитриев, что ты антисоветскую литературу держишь, — медленно и веско произнёс плешивый, — Не зря мы тебе предупреждения давали. Не наказывали. Не отчисляли. Ну, да уж хватит. Предупреждений — хватит. Якименко! — плешивый повернулся к одному из стоящих за спиной сопровождающих, — иди в восьмой, приведи милиционера…Нет! Пошли сюда милиционера, а сам иди к машинисту. Пусть сообщит на станцию, что нам нужен отряд милиции для сопровождения нарушителя советского закона в отдел, — собирай вещи, Дмитриев, — авторитетно заявил плешивый, повернувшись к нарушителю, — на следующей ты сходишь.

Краем глаза Леха заметил как из бокового отсека рванулась девушка и как какой-то хмырь, усадил её обратно. Хмырь держал девушку за руки и что-то взволнованно бормотал. Прислушавшись, Лёха уловил отдельные фразы: «Не дури, Космодеева… всё правильно сделала… он тебе книгу дал… тебя подставил! Советская власть от таких элементов должна избавляться! Он же тобой пренебрёг, дурак, что ж ты его жалеешь… если сейчас не заберут, в другой раз всё равно…» И что-то ещё бубнел, бубнел… Девушка вдруг подняла на Лёху ярко-голубые, заплаканные глаза и его как будто под дых ударило. «Бабка! Это ж бабка с вокзала. Как же? Может, внучка?» Но внутри росло убеждение, что, нет, никакая не внучка, а та самая бабка и есть. Только молодая. И красивая. Она же и девушка, которая прятала книгу в чей-то рюкзак сразу после его появления в вагоне. «Так вот оно что», — охнул про себя Лёха. И таким отчаянным, таким умоляющим был взгляд девушки, что Лёха не выдержал. Шагнул вперёд.

— Да это ж моя книга! — заявил Лёха протискиваясь к плешивому, — Ребят! — Лёха улыбался и стучал себе пальцами в грудь, — это ж моя книжка! А я уж обыскался!

Лицо плешивого от изумления поползло вниз как вязкая глина. «Ваша? Твоя?» — пробормотал он.

— Я ж говорю — моя. Друган дал почитать, а мне как раз уезжать, ну, я и взял с собой. Я, видать, со сна перепутал и сунул не туда. Отдайте книжку, окей?

Лёха протянул руку, только плешивый не шевельнулся. Пристально и зло глядя на Лёху он процедил: «А мы сейчас разберёмся, откуда у тебя эта книга и кто ты, вообще, такой. Кто этого человека знает? — громко обратился плешивый к стройотрядовцам, — Я его среди студентов нашего вуза не помню!». Народ заволновался, откуда-то донеслось неуверенное: «Нет. Нет, не знаем. Да, Лёха это. Матросик… Тише ты, мы что знаем?».

Из задних рядов запричитал тот самый, прыгнувший с полки чудак в вязаном жилете: «Его в милицию надо. Кто он такой?» Люди заволновались, зашумели.

— Да ты сам кто такой, — Лёха раздражённо рванулся к прыгуну в жилете, — тебе-то что? — прыгун дёрнулся, Лёха схватил его за грудки, тряхнул. Из-за пазухи прыгуна на пол шлёпнулся упитанный кожаный кошелёк. Вагон завис, глядя на невесть откуда появившийся предмет.

— Шкура! — крикнул прыгун и бросился на Лёху. Поезд вздыбился, загрохотал, качнулся в одну, в другую сторону. От толчка «прыгуна» Лёху отбросило назад, он ощутил удар головой об какую-то железяку, ухнул под тяжестью падающего на него тела, почувствовал резкую боль в ноге, крики. А потом всё занесло туманом, в котором возникало то лицо неизвестной женщины в зимней шапке, раскрывшей рот в беззвучном крике, то какой-то дед, врачи, а дальше воспоминания блекли, растворялись, как исчезает из памяти сюжет давно просмотренного фильма.

III

…Очнувшись, Леха ещё раз оглядел палату, как будто пытаясь найти разгадку происшедшего. «Как же я сюда попал?» — он взволнованно провёл рукой по голове, ойкнул. С левой стороны, залепленная пластырем, пульсировала болезненная опухоль. «Это я башкой приложился», — отметил Лёха и обрадовался, что нашёл хоть какую-то причинно-следственную связь между воспоминаниями и явью. Дверь тихонечко открылась, оттуда выглянула Оксана. «Тут милиция к тебе рвётся. Поговоришь?», — и, не дожидаясь ответа, впустила пожилого полного милиционера, цвет лица которого и некоторая одутловатость выдавали любителя подлечиться беленькой в рабочее время. При сокращении расстояния с работником безопасности предположение подтверждалось.

— Сржантхвов, — отрапортовал тот и уселся на стул возле кровати, положив на колени планшет с бланком заявления.

— Значит, — начал милиционер, щёлкая ручкой, — данные я уже вписал, давай по сушчеству. Как произошло деяние? Ты, значит, едешь в электричке. И?

— Товарищ сержант, да я не помню ничего. Честно.

Сержант посопел, поёрзал и, наклонившись к Лёхе, доверительно сказал:

— Вот пока ты мне амнезию изображаешь как Хосе-Игнасио Марианне, в это самое время у нас рук не хватает, чтоб преступления раскрывать. Ты тут отдыхаешь как в санатории, а в моём районе стрельба произошла с трупами. В дачном посёлке, — добавил он веско, — Прям под Радошковичами.

Лёхино сердце вдруг прыгнуло куда-то в область горла и бешено там заколотилось, перекрыв дыхание.

— Под Радошковичами? Какая стрельба? — выдохнул он.

— А вот такая. Из боевого оружия, — сержант приосанился, как будто стрельба из боевого оружия могла быть расценена как его личная заслуга, а потом опять наклонился к Лёхе, — их уже опознали, трупов-то. Бандюганы все, частью наши, частью российские. Бандитские разборки, так от. Московская,