Шрифт:
Закладка:
— Долларами, — пошутил Павел.
— Ну да? — искренне удивился сосед. — Так вы живете, хлеб жуете?
— Живем, — пожал плечами. — Из дому носим лекарство… Раньше выносили…
— Ааа, — понял сосед. — Костлявая рука капитализма…
— Она самая…
— Вот-вот, наконец-то все стали прислушиваться к советам докторов: лечиться методом голодания, — хохотнул водитель.
— Кое-кому это бы не помешало, — выразительно покосился Павел на соседа.
Тот заерзал, обиженно проговорил:
— А у меня такая конституция. Ешь не ешь… И болит брюхо-то. Я ж тебе говорил, когда ты с дамочкой… в парке… Она очень даже… гармоничная…
— Я рад, что она вам понравилась, — сдержанно проговорил Павел.
— Не суровься, браток, не суровься. Все мы молодые были… А теперь старые, больные…
— Сейчас можно заехать, я вас посмотрю… — предложил. — Может, аппендикс на прогулке… или грыжа?
— Да? — засомневался сосед. — Не-е, как-нибудь в следующий раз… Боюсь…
— Чего бояться? — удивился Павел.
Сосед-автолюбитель дурашливо хмыкнул:
— Тебя боюсь, Павлуша!
— Меня?
— Ага. Еще зарежешь меня… как овцу… как барана…
Павел не понял шутки, оскорбился:
— Что вы такое говорите?
— Зарежешь, как свидетеля, — и подмигнул лихоимским глазом.
Сумерки наступали на город. Зажигались фонари. Шумела дождем, людьми, транспортом улица. К зеву метро торопились прохожие. У закрытого киоска пряталась женщина. Это была Маша. Была как бы отстранена от роящейся, беспокойной толпы мелкой сеткой дождя. Стояла, смотрела перед собой.
— Мария? — набежал Павел. — Прости, меня задержали…
— Ты что, заключенный? — спросила серьезно.
— Все мы заключенные жизни, — попытался отшутиться. — Ну, прости, родненькая. — Чмокнул в мокрую щеку. — Замерзла? Сейчас я тебя погрею. — Обнял за плечо. — Пошли-пошли…
— Куда? Опять в парк?
— Мы идем к нам, — уверенно сказал Павел.
— К нам?
— Именно к нам. — Поднес к ее глазам ключи. Потряс ими — ключи, как бубенчики, зазвенели.
Маша ничего не сказала, лишь посмотрела больными глазами и беспомощно шмыгнула простуженным носом.
Двое растворились в сумерках, в шуме улиц, в городе.
Мелкая сетка дождя покрывала по-прежнему и сумерки, и улицы, и город, и судьбы…
В теплой, уютной комнате был запах пыли, кожи и призрачной надежды. Двое лежали в рыхлой постели, как в кипучей волне (остановись, мгновение, ты прекрасно!), и курили — два вспыхивающих огонька в мглистом, бесконечном пространстве.
— Включи свет, — попросила она.
— Зачем? — спросил он.
— Хочу тебя видеть. Соскучилась. Я тебя сто-оо лет не видела — три дня и три ночи.
— Как это вы интересно считаете. — Неверный свет ночника осветил комнату. — Что-то у вас с арифметикой?…
— Между прочим, я учительница математики…
— Да? А сколько будет: двести пятьдесят семь умножить на триста двадцать четыре, разделить на двести пятьдесят семь и отнять триста двадцать три… Сколько получится?
— Один эскулап, которого обожает училка. — Чмокнула его в щеку. — Ты пахнешь хлоркой.
— А ты? — Понюхал-пошмыгал носом. — А ты мелом.
Засмеялись, теснее прижимаясь друг к другу.
— Я, наверное, сумасшедшая?…
— Не смею спорить…
— Но мне кажется, что мы здесь жили-жили, потом уехали и вот снова вернулись…
— Да, — неопределенно проговорил Павел. — Это хорошо, что еще сохранились островки…
— И на сколько этот остров нам? — Маша приподняла напряженное лицо.
— На время отпуска… папуаса… здесь прописанного…
— Понятно. А что потом? — устало спросила Маша.
— Будут другие острова, — сказал Павел. — Мы же в кругосветном плавании…
Маша села, потянула на себя одеяло, саркастически усмехнулась.
— Значит, будем переплывать с острова на остров?… На этих лодках? шлюпках? яхтах? — Выразительно ударила рукой по спинке кровати.
Павел страдательно сморщил лицо, тоже сел. Две тени, искаженные, отпечатывались на стене.
— Мария, нам же хорошо? Тепло, сухо, пахнет хлоркой и мелом. — Он пытался отшутиться.
— Мы будем как все, — тихо сказала она. — Мы будем жить, как живут эти тени…
— Маша, я тебя не понимаю! — В голосе раздражение.
— Они есть, эти тени, и их нет. — Приподняла руку. — Эй, подружка, привет? Маешься, мой свет?
— Маша моя, я сейчас сбегу, — пригрозил Павел.
— От нее? От себя? От меня? — грустно спросила.
— Мария, чего ты хочешь?
— Я хочу быть с тобой…
— Но у нас работа… у нас…
— Наша лодка дала течь, капитан, — задумчиво проговорила. — Нам мешают рифы, капитан…
Павел схватился за голову, замычал.
— Ооо! Ууааа! Я уже ничего не понимаю. Где я? Что со мной? Я сейчас повешусь на рее! Что ты предлагаешь?… Боцман, ты меня довел до белого каления!.. — Штормило в кровати.
Маша внимательно смотрела на взбудораженного любимого, потом опустила руку на его голову.
— Ну, все-все. Прости. Я сама не знаю, что делать. — Целовала в лоб, глаза, губы. — Ты у меня самый-самый терпеливый, самый добрый, самый надежный, самый нежный, самый красивый… Прости, просто я не хочу идти под дождь…
— У меня сегодня зарплата, — мычал Павел. — На карете с тобой… как принцессу… как…
— Прости меня, я просто не хочу под дождь… Не хочу под дождь… под дождь…
У подъезда притормозило такси. Из него выбрался Павел, глянул на тускло-дождливые окна родного дома. Поскакал через лужи… Вбежал в загаженный, исписанный углем подъезд. У лифта стояла хлипкая девушка лет двенадцати-тринадцати, жевала жевательную резинку. Открылись двери лифта. Девушка посторонилась.
— Поезжайте, — сказала.
— Спасибо, — недоуменно сказал Павел, потом понял: — О время! О нравы! — Двери закрылись; лифт поплыл вверх; человек стоял с закрытыми глазами, отдыхал, потом глубоко вздохнул, открыл глаза… Искал ключи… ключи звенели, как бубенчики… Ключ в скважину… Хруст ключа… В квартире было стерильно чисто. Работал телевизор — очередную «мыльную оперу» смотрела дочь Ася. Павел положил на журнальный столик шоколадную плитку.
— А мама где?
— Купается, — буркнула дочь.
— Ага. Уроки сделала? Мне никто не звонил? Я тебя спрашиваю!
— Нет, — поморщилась Ася.
— Что? Нет? — Начинал сердиться, но требовательно затилимбонил звонок в прихожей.
Открыл дверь — на пороге стояла девушка, старательно жевала жевательную резинку. Невыразительно взглянула на Павла.
— Мне Асю.
— Здравствуйте, — со значением проговорил Павел.
Шла дочь.
— Ой, ты уже пришла? Я сейчас-сейчас… Вика-Таша-Носок там?
Павел посчитал себя в праве вмешаться:
— Куда это на ночь глядя?… И… и дождь…
Его игнорировали; ничего не оставалось, как ретироваться. Остановился у двери ванной, постучал.
— Это я.
— Что? — Невнятный голос жены.
Приоткрыл дверь — жена лежала в ванне; клубилась пахучая пена.
— Ася куда-то уходит. Куда на ночь?…
— Я знаю. А ты почему так поздно?
— Разве? — Посмотрел на часы. — Шили суицид… Тебе помочь?
— Нет, спасибо, — глубоко вздохнула жена и хлебнула воды. — Тьфу ты, Господи!.. Павел, иди!..
Закрыл дверь в ванную комнату. В прихожей хлопнула дверь. Павел помял
