Ское порылся в карманах, выудил несколько купюр и, не разбирая, какого они достоинства, протянул скрюченному человеку. В ответ человек вытащил из коробки и протянул ему пару листков бумаги, плотно исписанных синими чернилами.

– Спасибо, – сказал Ское, а про себя отметил, что по виду текст не напоминает стихи. Он сложил листы вчетверо и сунул в карман. Скрюченный человек распрямился в достаточно высокую худую фигуру в длинном плаще и зашагал прочь. Ское остался на скамейке. Для разнообразия жизни хотел увидеть самый черный час вечера, но небо оставалось невразумительно серым. Поэтому вскоре Ское тоже поднялся и направился в сторону общежития.

13

Когда пришел, не смог открыть дверь: она во что-то уперлась. Послышались смех и музыка. Оказалось, дверь уперлась в спину незнакомой Ское девушки. Она поспешно отодвинулась и нездорово расхохоталась. Кроме нее в комнате было еще человек пятнадцать, и Ское подивился тому, как они все уместились на такой небольшой площади.

– О, Ское! У нас тут вечеринка, – к нему подскочил сосед по комнате Витя и приобнял за плечи, как в американских подростковых фильмах. Ское всегда казалось, что в этом парне есть что-то американское, но он не улавливал, что именно. Улыбка, манера говорить, повадки? Или рубашка в крупную клетку, которую он носил почти всегда, изредка меняя на другую рубашку в крупную клетку? С Витей он виделся только в общежитии – тот учился на осветителя.

Витя предложил Ское стакан с какой-то бордовой жидкостью. Ское догадался, что это вино, но инстинктивно покачал головой. Жидкость выглядела как-то понуро.

– Зануда ты, – беззлобно сказал Витя. – Но все равно проходи.

– Спасибо, – вежливо поблагодарил Ское за приглашение в собственную комнату. И тут он заметил Карину. Единственное знакомое лицо. Ское кивнул ей и улыбнулся. Карина протиснулась к нему меж плеч и локтей. В руке она держала почти пустой стакан. Когда приблизилась, завела руку со стаканом за спину, словно застыдилась перед Ское.

– Папа думает, что я у подруги, – сказала она, обдав парня теплым винным дыханием. – Точнее, папа делает вид, что думает, будто я у подруги. А я делаю вид, что мне удалось обмануть его. А мама ничего не знает. Мама даже уверена, что я не курю, – влажные пьяные глаза Карины совсем близко. – Сегодня день рождения у Павлика. Кто такой Павлик, я не знаю. Но краем уха на вашей практике, где я ассистирую папе, как ты помнишь, услышала, что будут праздновать здесь. И сразу пришла. Точнее, не сразу, конечно. Подождала, пока начнут праздновать, – и пришла, – Карина засмеялась. – Почему ты молчишь? Ты всегда такой молчаливый. Или не всегда? Хочешь вина? Я налью, – но она не двинулась с места, продолжала, не моргая, смотреть мутнеющим, словно куда-то уплывающим взглядом.

– Тебя заберут? – спросил Ское.

– Я еще не ухожу. И ты мне не папа, чтобы беспокоиться. И даже не мама. Покурим?

– Я не курю.

– Погуляем по балкону? Или ты не гуляешь? – Карина хихикнула и икнула одновременно. Зажала рот тыльной стороной ладони.

– Давай погуляем, – согласился Ское. Карина двинулась к балкону, стараясь ступать аккуратно. Ее немного заносило в стороны, и Ское осторожно взял девушку под локоть, чтобы подстраховать.

Оказавшись на балконе, она жадно, глубоко вдохнула воздух, как будто ей не давали дышать все это время.

– Я люблю дышать, – подтвердила она свой вдох словами. – Воздух – это сила. А я пьяна. Ты молчалив, а я пьяна. И могу выболтать все что угодно. Что тебе угодно?

Ское покачал головой и улыбнулся.

– Ты такой загадочный. А я болтаю сама с собой без умолку. Это напомнило мне одну историю.

Она вдруг замолчала на несколько минут, вглядываясь в темноту внизу. Там должен быть тротуар, но его не видно из-за перегоревшего фонаря.

– О чем это я? А! – Карина засмеялась, долго и как будто грустно, постепенно затихая до последнего, почти беззвучного «хи». – Одна девушка, завидев одного парня в коридоре, прикладывала к уху ладонь и орала на всю округу, как будто она по телефону разговаривает. Представляешь? Так ей было страшно хотя бы пересечься с ним в коридоре. Не то что заговорить.

– Говорила по ладони?

– Да! Представляешь, дура какая? – вновь грустно захихикала Карина.

– И как?

– Что как? Понятное дело, ладонь не ответила ей. Как в древней песне: спросил у ясеня, ясень не ответил, у тополя там спросил, еще у чего-то, оно всё не ответило. Ладонь тоже промолчала. Такая печаль. Грустно, да? Как-то трагично, но смешно и глупо, как хорек. Не знаю, почему как хорек. Я просто пьяна. Не знаю, зачем я пьяна. А она узнала, что этот парень – студент ее отца. И устроилась к отцу ассистентом режиссера. И больше не говорит по ладони. Потому что говорит без ладони, так, в воздух, а ладонью держит стакан с вином. Воздух – это сила. Вино, в целом, тоже. Позволяет говорить.

Ское всмотрелся в темноту.

– Странно, правда? – к чему-то спросила Карина. – Какая-то глупая жизнь у хорьков. Хотя, может, я не разбираюсь в хорьках?

– Тебя проводить домой? – предложил Ское, не поворачивая к ней лица. Думал, откажется, захочет остаться еще. Но она поставила стакан с так и не допитым вином на перила и кротко согласилась:

– Проводи.

По улице шли молча. Карина смотрела себе под ноги. Ское искоса поглядывал на ее осунувшийся профиль – неужели протрезвела и поняла, что наговорила ему?

Перед своим подъездом она резко затормозила и вцепилась в рукав Ское.

– Ское, подожди! Я же пьяная, как я покажусь? Мама… ох! Да даже папа, мягко говоря, не обрадуется. И вообще…

Она понуро опустила голову. Хотела добавить что-то еще, но ее взгляд наткнулся на листок, торчащий из кармана Ское.

– Что это у тебя, новый сценарий?

Ское проследил за ее взглядом и удивился, а потом вспомнил. Так и не прочел стихи скрюченного человека. Стихи, совсем не похожие на стихи. Плотные строчки, растянутые на всю ширину листа. Совсем забыл о них.

– Это стихи.

– Сам написал?

– Купил у бездомного.

– Вот это да! Давай прочтем!

– Так сильно не хочешь идти домой? – улыбнулся Ское.

– Люблю поэзию. Наверное. Ну, по крайней мере, больше, чем скандалы из-за пьяных гулянок.

Ское выудил из кармана «поэзию», подошел к фонарю возле подъезда. Чтобы что-то прочесть в таком вялом свете, он почти приник к фонарному столбу. Карина встала рядом и вытянула шею, чтобы видеть текст.

14

Жил-был принц. И был у него летающий корабль. Так должна была начаться эта сказка, если бы… А нет, все верно. Так она и началась. Жил-был принц, и был у него летающий корабль, но принц вот уж много дней и ночей, не говоря об утрах и вечерах, не летал. Почему, спросите вы? Что, не спросите? А