разбогатевшим наемником, ушедшим на покой. Они знали, что мастер имеет знакомства в тюремном замке, но списывали это на бурную молодость и тянущиеся с тех времен знакомства. Кое-кто, правда, замечал, что в дом Штрогге периодически приходят весьма специфические люди, но вслух об этом было не принято говорить. Гостей он не принимал, в азартных играх или пьяных попойках не участвовал, продажных женщин не водил, прислугу держал молчаливую, но жалование платил с точностью королевского банка. Единственное, что было достоверно известно: мастер превосходно разбирался в оружии и довольно сносно — в боевой магии.

Штрогге мысленно ухмыльнулся. Высокий доход, сомнительные связи, необщительный характер, знания о ранах и травмах, какие не у всякого придворного лекаря имеются, любовь к оружию… Если кто и догадывался об истинном положении дел, то болтать не спешил. Беда обходит молчаливых, как говорили в Лидоре.

Макс вышел на широкую улицу, ведущую к центру города. Миновал три развилки, оставляя богатые особняки по левую руку и свернул в направлении городского рынка. Несмотря на поздний час тут толпилось немало оборванцев. Они деловито сновали между опустевшими навесами, выбирая из оставленных на прилавке, а иногда и под ними, товаров. Подгнившие овощи, промокшие тряпки, некогда бывшие одеждой, зачерствевшие куски хлеба, посуда со сколами и трещинами, иногда, если повезет, сломанные ножи, пряжки или оброненные пуговицы — все это не имело ценности для торговцев и покупателей, но было не абы каким подспорьем городским нищим. Макс кинул взгляд на ратушу с часами, возвышающуюся над рыночной площадью: половина десятого вечера. К одиннадцати, максимум — к половине двенадцатого, прилавки будут пусты и едва ли не вылизаны языком.

— Пусти! Отдай! Это не твое! — разрезал тишину писклявый детский голосок.

Раздался звук удара, смачный мокрый шлепок и обиженный стон. Прямо под ноги Максу упал мальчонка лет десяти. Он вытер рваным рукавом разбитую губу и совершенно не по детски выругался вслед убегающему сверстнику:

— Чтоб ты подавился и сдох, ублюдок!

Затем обернулся и увидел над собой мужчину. На детской мордашке мгновенно промелькнула целая гамма эмоций, от совершенно естественного сиюминутного испуга до заинтересованности. Мальчик оценивал неожиданного прохожего примерно так же, как продавец — покупателя. Ну, или особо нужный товар с непомерно завышенной ценой.

Вдруг глаза ребенка наполнились слезами, а лицо приняло самое невинное из всех возможных выражений.

— Благородный фрове, умоляю, сжальтесь. Меня ограбили. Дайте хоть пол фен…

Договорить он не успел: Макс откинул капюшон и склонился, чтобы попрошайка смог разглядеть жуткий шрам и глаза.

Мальчишка громко сглотнул и, мгновенно вскочив на ноги, рванул в сторону, позабыв и о серебряных феннах, и о планах облапошить прохожего. Штрогге хмыкнул и вновь опустил капюшон: незачем случайным свидетелям видеть абсолютно черные глаза, лишенные не только радужки, но даже и белков. В такой темноте придется потратить не менее пяти минут, чтобы насобирать редких отблесков огней и вытравить из себя магию, возвращая лицу человеческий вид. Макса это не сильно волновало: мальчишке, если сболтнет, никто не поверит, а те, кто постарше, к нему не совались.

Он передернул плечами и неспешно продолжил путь. Однако стоило свернуть с рынка на подъездную аллею, как сзади послышался стук копыт. Простая двухместная повозка с зашторенными окнами нагнала его спустя несколько шагов. Возница натянул поводья, заставляя коней остановиться, дверца бесшумно распахнулась и на мостовую выпрыгнул человек, которых Макс мысленно называл «безликими»: неброская одежда, остриженные почти под корень волосы, лицо без запоминающихся черт, сдержанные манеры, речь сухая и безэмоциональная. Встретишь такого — вспомнить и описать нечего.

— Мэтр, вас уже ждут, — «безликий» придержал дверь, кивком головы указав на нутро повозки.

Макс сухо кивнул и нырнул в плотный сумрак. Провожатый не последовал за ним: дважды стукнул по корпусу, давая знать вознице, что можно трогаться, затем, судя по спружинившим рессорам, вскочил на подножку сзади. Лошади фыркнули и тронулись с места, забрав на перекрестке левее, в сторону тихого квартала, сплошь состоящего из дорогих особняков аристократов. Что ж, по всей видимости, канцлеру не терпелось обсудить ряд нюансов так же, как и самому Штрогге.

***

Его проводили к черному входу, как и всегда. Дверь в кабинет Глосси оказалась приоткрыта, узкая полоска света падала на верхние ступеньки винтовой лестницы, ловко спрятанной в середине, казалось бы, декоративной башни особняка канцлера. Макс задержался на мгновение, вбирая свет скорее по привычке, чем от необходимости. Мало ли, с кем еще предстоит встретиться сегодня, незачем вновь давать повод для слухов.

Он кашлянул, чтобы предупредить о своем приходе, и шагнул в комнату.

Однако Глосси оказался там не просто не один.

Прямо напротив потайной двери, опираясь локтями о столешницу рабочего стола, лежала служанка. Юбка её форменного платья была задрана до талии, полная округлая грудь, высвобожденная из расстегнутого корсета и распахнутой блузы, ритмично вздрагивала в такт движениям канцлера, удобно разместившегося между её раздвинутых ног. А с другой стороны, на тахте под самым окном, сидел еще один мужчина. Он был молод, строен, одет роскошно, но как-то неряшливо. Темные вьющиеся волосы были стянуты на затылке атласной летной, но казались слишком сальными, а лишенный даже намека на бороду подбородок подчеркивал и без того слишком женственные черты лица. Мужчина неторопливо цедил из бокала вино, наслаждаясь развернувшимся действом, и не обратил на Макса никакого внимания.

— А, мэтр! Спасибо… что… пришли, — тяжело прохрипел канцлер, продолжая вбиваться в девушку. Одной рукой он ухватил её грудь и с силой сжал, потом нащупал сосок и резко выкрутил его. Девушка пискнула, но тут же прикусила ребро собственной ладони, чтобы не застонать. — О-о-о, — протянул явно удовлетворенный канцлер и повторил действие, — да, малышка, хорошо, только не шуми.

Штрогге отметил ухмылку на смазливом лице зрителя: ему нравился спектакль, и он, кажется, даже не собирался это скрывать.

— Вы… немного… рано, — Глосси не прервался ни на миг. — Подождите, я скоро освобожусь. Она такая славная и отзывчивая… О, если бы вы только захотели попробовать…

Щеки и уши девушки стали пунцовыми от стыда, но вырываться или спорить она не посмела. Макс бесстрастно, с профессиональной отстраненностью, отметил, что на её груди уже проступают следы мужских пальцев. К утру они неизбежно наполнятся синевой и превратятся в довольно болезненные кровоподтеки. Девчонке придется постараться, чтобы скрыть их от посторонних взглядов. Хозяйка вряд ли узнает: рубашки служанок всегда застегивались под самый ворот, а вот коллеги-горничные могут заметить и донести, тогда вопросов и проблем точно не оберешься.

—