«Русь» в ПВЛ не «язык», не «род» и не «княжество», это земля/страна. Народ, ее населяющий, происходит от Иафета и говорит на славянском языке, на котором говорят многие люди не в одной только Руси. Название свое и княжеский род страна получила от чужого народа – варяговруси, которые в лице своего князя были приглашены для наведения порядка, – примерно так может быть передана концепция русской общности в «Повести временных лет».

Особый пункт построений летописца – религия. Принятие христианства и образование русской митрополии стало важным этноконсолидирующим фактором[25]. Наряду с княжеским родом церковная организация служила объединяющим началом, действие которого не прерывалось даже тогда, когда русские городские волости переживали период политической разобщенности. Конфессиональные отличия играли роль принципиального критерия отделения «своих» от «чужих». Православная вера воспринималась как национальная даже на бытовом уровне. В повседневной жизни «бытовая» классификация чужаков строилась по преимуществу не по национальному, а именно по религиозному признаку[26].

В сфере идеологий ситуация была несколько иной: в представлении ученого книжника православие не всегда имело значение символа национальной специфики. Если речь заходила о «высоких материях», исповедание христианства становилось характеристикой, при помощи которой летописец вводил Русь в общность высшего порядка – мир праведно верующих стран: «Мы же, христиане, елико земель, иже верують в святую Троицю и в едино крещение, и в едину веру, закон имам одинъ, елико в Христа крестихомъся и в Христа облекохомся»[27]. Отделяя Русскую землю от беззаконных и нечестивых народов, православие делало ее частью светлого мира народов «правильных», обозначая тем самым ее положение во вселенском противостоянии сил добра и зла.

Вместе с тем, когда речь шла о «защите веры христианской» в контексте описания военных конфликтов, древнерусский книжник, конечно, не имел в виду защиту египетских коптов или ирландских монахов. Речь всегда идет о своем собственном «русском» оплоте христианского мира. В контексте описания военных столкновений в древнерусском летописании «христианский» почти всегда равно «русский».

Таким образом, пути осмысления феномена Руси летописцем в достаточной степени отличались от того шаблона, с которым часто подходят к его произведению исследователи наших дней. Он отвечал на вопросы, существенно отличающиеся от тех, которые занимают современного ученого, и ответы на которые наука пытается найти в его произведении. В центре его внимания – не народ и не государство (представляющие основной интерес для современного человека), этнические и политические отношения – для него лишь элементы сложной картины, не имеющие самостоятельной ценности. В центре его внимания – земля/страна, именно в рамках этого понятия конструируется осмысление этно- и политогенетических процессов в «Повести временных лет».

Понятие земли/страны широко используется на страницах летописного труда. Границы этого понятия существенно отличаются от современного значения слова «страна», подобно тому как существенно отличается понятие «философия», которое в древнерусской культуре включало в себя без разделения многие отрасли гуманитарного знания, институализировавшиеся ныне в отдельные дисциплины[28]. Земля/страна – это и территория (границы которой определяются достаточно приблизительно – как перечень географических ориентиров мест расселения ее обитателей, прежде всего бассейнов рек, а кроме того, лесов, озер, гор, торговых путей[29]), и общность, культурное и политическое пространство, взятое в неразделимом единстве.

Происхождение от Иафета, славянский язык и грамота, название и княжеская династия от пришлых варягов-руси, включенность в христианский мир – вот координаты, описывающие положение Русской земли среди других стран в «Повести временных лет».

В принципе можно причислить (хотя и с некоторой натяжкой) такое понимание Руси, сконструированное при помощи понятия земли/страны к явлениям этнического самосознания, но с той лишь оговоркой, что совпадение в данном случае не буквальное (ведь «земля» все же не совсем и не только «этнос»), однако вряд ли перекодировка мысли летописца на язык современной науки возможна в более адекватных формах.

Важной проблемой является соотношение Руси в узком и широком смысле этого слова. В источниках северо-восточного происхождения путешествия на юг, в Киев, Чернигов или Переяславль нередко обозначаются как поездки «на Русь». До определенного времени этот факт объясняли весьма логично и спокойно: понятно, что колонизация территории, населенной финскими племенами, осуществлялась из южнорусских земель. Несомненно, северо-восток Руси, ставший центром формирования единого Русского государства, изначально был культурной и этнической периферией. Колонизация его начинается довольно рано, но до середины XII в. этот регион не играл существенной роли в политической жизни русских земель. Для жителей периферии южные земли являлись метрополией, «Русской землей» в «узком смысле слова». При этом «Русь» в широком смысле охватывала все территории, где говорили на славянских языках, распространялась власть рода Рюриковичей и митрополита Киевского и всея Руси.

Отсюда выражения о поездках «на Русь» в текстах северного и северо-восточного происхождения.

Однако в последнее время украинские историки (тоже, очевидно, не без идеологического давления) изменили взгляд на этот древнерусский узус. По мнению киевского историка К. Галушко, только Киевская, Черниговская и Переяславская земли, входящие в состав современной Украины, – это «настоящая Русь», а все остальные – «липовые». Они стали Русью уже потом, присвоили себе это название, а то и вовсе являются выдумкой «російських» ученых[30]. Все случаи «широкого» значения полностью игнорируются.

В данном случае мы имеем дело с классической полуправдой. К. Галушко, очевидно (и не без основания), надеется, что его не искушенный в истории читатель не станет брать в руки летописи и проверять его хитрое «плетение словес». Между тем стоит только открыть «Повесть временных лет», как первые же географические координаты «Русской земли» полностью разрушают его построения: «И изъбрашася трие брата с роды своими, и пояша по собе всю русь, и придоша къ словеномъ первее. И срубиша город Ладогу. И седе старейший в Ладозе Рюрикъ, а другий, Синеусъ на Беле озере, а третей Труворъ въ Изборьсце. И от техъ варягъ прозвася Руская земля»[31].